Сергей Зайцев - Тур — воин вереска

И догнав своих, капитан Оберг служил королю верой и правдой, с отрядом своим ходил к туркам и участвовал в переговорах, отличился не раз при осаде Полтавы, ходил он под пули в первых рядах, штурмующих полтавские валы, был ещё ранен легко, но строя не покинул. А потом пришёл день исторического сражения — сражения, повлиявшего на ход всей войны и, таким образом, на судьбу всей Европы... да что там Европы!., всего мира, можно утверждать!.. — поскольку именно с этого времени стал свои силы терять грозный северный лев, всё менее был слышен его рык, пугавший многие народы, пока, наконец, совсем не затих этот рык на века и не склонилась унылая львиная морда под ногою Ники, богини победы, отдавшей пальмовую ветвь российскому государю.

Мы можем не сомневаться: и Оберг, и товарищи его немало славных подвигов совершили на поле брани под Полтавой, не щадили они ни рук своих, ни головы, ни крови, однако мы не будем описывать сего дела, так как заслуживает оно отдельного изложения — в капитальном труде, где не походя и не вскользь упомянуты будут героические деяния и где автор поместит их в середину — в самый центр, вокруг которого, как стрелка часовая вокруг оси, закрутится впоследствии сама история. В нашей же скромной повести свои битвы...

После того, как король Карл бежал за Днепр, в степи к турку, извечному врагу России, проявлявшему к нему и к делу его сочувствие, над остатками шведских войск, избежавших гибели или плена, взял начальство генерал Левенгаупт. Но и этот опытный, мудрый человек никак не смог поправить дела. Да и то верно: как уберечь от огня дом, который уже весь сгорел?.. Ещё пыль не улеглась позади бегущего шведского монарха, расставшегося со своим кесарским величием, а уж Адам Левенгаупт сдался Меншикову на его милость. Генерал не хотел более жертв. Видя бессмысленность дальнейшей борьбы, он выговорил жизнь себе и своим солдатам и велел сложить оружие. Меншиков сдержал обещание и никого из пленённых шведов не казнил.

Итак, монарх позорно бежал, а генерал бесславно сдался. Но любимчик генерала, лучший из лучших шведских офицеров, капитан Оберг, сдаваться не пожелал. Разочарованный и в короле, и в патроне своём генерале, Оберг с отрядом сотни в две кавалеристов прорвался через плотные русские кордоны, сумел уйти от погони и скрыться от русских в малороссийских лесах. Далее капитан намечал себе путь на север — к шведской Риге.

В леса малороссийские Оберг вошёл с двумя сотнями кавалеристов, а вышел — с шестью сотнями. Это к отряду его приставали те, что спасались после поражения каждый сам по себе. Дело в том, что Оберг был в армии Карла личностью известной; никто не сомневался в том, что он человек чести и исправный солдат, что своих подопечных заботой не оставит — при нужде последнюю рубашку рядовому отдаст; к тому же знали, что он умён, опытен, крепко держит шпагу, что он истинный, талантливый офицер, у которого есть своя путеводная звезда — не обманная; и ещё о нём знали, что слову своему он не изменит, что если обещает вернуть подначальных в Ригу, можно быть уверенными, что в Ригу их вернёт.

Оторвавшись от русских, отряд Оберга следовал в избранном направлении довольно быстро... но это только в начале пути они были на рысях; потом к отряду стали прибиваться пехотинцы, причём всё больше и больше, оставить которых в чужой стране — голодных, оборванных, раненых, больных, обиженных на судьбу, отвернувшуюся от них, обозлённых на короля, предавшего их, капитан не мог себе позволить, так как не в силах его было бросить на землю возле этих людей, втоптать в грязь свои долг и честь. Без чести Густав Оберг даже сам себе был бы не нужен — так его воспитали отец-художник, родина и генерал. Кроме шведов, среди пехотинцев, как, впрочем, и среди кавалеристов, были солдаты и офицеры немцы, поляки, финны, латыши, эстляндцы и пр., и пр. — из самых разных полков. Прибившись к Обергу, они, настрадавшиеся, готовы были молиться на него, как на икону, и исполняли его приказы, малейшие распоряжения безоговорочно — быстро и в точности. Они готовы были следовать хоть за дьяволом и безоглядно доверяться ему, лишь бы остаться живу и поскорее добраться домой. Капитан Оберг был для них — единственная надежда. Поэтому, как бы трудно им в пути ни было, никто не роптал.

Едва конный отряд оброс пехотинцами, продвижение значительно замедлилось. Для раненых и больных пришлось искать подводы. За десятком подвод как бы сами собой появились ещё два десятка, с каким-то имуществом и фуражом, и образовался обоз. Где-то по пути прибились к обозу пушкари с четырьмя пушками: двумя шведскими, майора Юлленграната, и двумя русскими (что, впрочем, тоже были шведского литья). И ещё новые попадались пехотинцы, всё прибивались и прибивались к отряду, докладывались капитану ночью и днём: пехотинцы Бьёрнеборгского полка, пехотинцы Лейб-гвардейского пешего полка, пехотинцы Нюландского батальона, пехотинцы Аболандского батальона, кавалеристы эскадрона подполковника Бронсе, потерявшие в бою лошадей, драгуны эскадронов Цёге и Шрейтерфельта, также оставшиеся без лошадей, пехотинцы-хельсинкцы подполковника Брюкнера, пехотинцы из полка Врангеля, а также — из Крунубергского полка, Вестманландского полка, Вестерботтенского полка, Сёдерманландского полка, Эстгётского полка и т.д., и т.д., нелегко было бы перечислить здесь всех рядовых, фельдфебелей и подпрапорщиков, капралов и фурьеров, и каптенармусов, и унтер-офицеров, и лейтенантов, флейтистов, гобоистов, барабанщиков, профосов, писарей, цирюльников, обозников, и с ними ещё великое множество плутоватых офицерских слуг...