Виктор Поротников - Василий Буслаев

– И что же, из молочной реки можно запросто напиться? – воскликнул Фома.

– Как из всякой другой, – ответил проповедник.

Бернар Клервосский, как глава монашеского ордена цистерцианцев и влиятельный бургундский аббат, всю свою жизнь боролся с ересями. В какой-то мере он считал ересью и православие. И теперь, видя перед собой русичей, аббат пытался исподволь обратить их в свою веру, хитро играя на доверчивости и наивности своих слушателей. Так взрослые завладевают вниманием детей, рассказывая им небылицы, выдаваемые за действительность.

Прогулка по окрестностям Асканского озера от стана крестоносцев до селения Ксеригордон получилась долгой, но увлекательной.

Словоохотливый аббат рассказывал русичам о сотворении мира, о мучениях Христа и вознесении его на небо, смешивая все это с древней историей и евангельскими притчами. У проповедника была располагающая к нему манера общения. Он мог запросто положить руку на плечо любому из своих слушателей, повествуя о чем-то, часто обращался к кому-нибудь из русичей, словно желая убедить в своей правоте именно этого человека.

Длинное лошадиное лицо аббата было покрыто сетью морщин, разбегавшихся от уголков глаз по вискам и щекам. На его высоком лбу постоянно блестели бисеринки пота от жары и затраченных при ходьбе усилий. Словно какой-то неутомимый дух жил в этом человеке, отрицающем покой и уединенность, которые, казалось бы, более присущи именно священникам.

Ветер трепал жалкие пряди седых волос на голове проповедника. Он же с пафосом описывал своим простодушным слушателям ход побоища, в котором сельджуки истребили множество христиан под Никеей во времена Первого крестового похода.

– Великое множество франков и норманнов погибло тогда от меча Исмаила, – молвил аббат. – Когда собрали тела убитых христиан, то они образовали подобие высокой горы. Двадцать пять тысяч крестоносцев пало в ту пору на этой грешной земле. Помянем же наших убиенных братьев, дети мои!

Однако сильнее всех речей Бернара Клервосского русичей на той прогулке поразила огромная куча из человеческих черепов, возвышавшаяся среди зарослей маквиса на окраине Ксеригордона. Некоторые черепа были разрублены ударом меча, на других виднелись страшные отметины от топоров и копий.

«Где же скитаются ныне души этих несчастных, принявших за веру Христову столь тяжкую кончину?» – думал Потаня.

Аббат громко нараспев принялся читать молитву на латыни, подняв руку с серебряным крестом. Позади него, опустив головы, стояли притихшие русичи.

В кустах щебетали юркие пташки, коим были чужды беды и горести людские. Дышала зноем земля, пропахшая семенами сухих трав.

– Почто головы погибших христиан остались лежать без погребения? – спросил Фома, когда молитва смолкла.

Потаня перевел его вопрос аббату.

Проповедник печально вздохнул и сделал грустное лицо.

– Когда воины Христовы изгнали отсюда неверных, то тела павших христиан нашли сразу и предали земле, а головы искать было недосуг, ибо война с сельджуками продолжалась. Знали бы вы, дети мои, сколько раз переходила из рук в руки эта земля со времен Первого крестового похода!

– Теперь-то можно похоронить эти черепа, – сказал Фома.

– Это не просто останки христиан, сын мой, – нравоучительным тоном промолвил проповедник. – Это своего рода памятник всем воинам, павшим за веру Христову. Это есть символ мученичества и вечного укора тем, кто избрал тот же путь борьбы с неверными. Эти черепа не просто лежат здесь грудой, они вопиют всем нам, мол, братья, отомстите за нас безбожным сарацинам!

– Надеюсь, святой отец, Господь избавит нас от подобной участи, – с еле заметной ухмылкой проговорил Домаш.

– Я каждодневно молюсь об этом, сын мой, – со смиренным видом произнес священник, хотя в его больших навыкате глазах промелькнуло недовольство ухмылкой новгородца.

Простояв под Никеей два дня, войско крестоносцев двинулось дальше в глубь Азии.

На одной из стоянок Василия Буслаева неожиданно пригласил в свою палатку граф Тюбингенский. Василий и раньше замечал, что страшнолицый граф постоянно наблюдает за ним со стороны. Иногда Василий даже спиной чувствовал его взгляд, который вцеплялся в человека, словно клещ. Все рыцари в окружении короля сторонились графа Гуго, сторонился его и Василий. Однако отказываться от приглашения Василий не стал. Вместе с Василием в гости к графу отправился и Потаня, как переводчик.