Иван Франко - Стихотворения и поэмы. Рассказы. Борислав смеется

Мы не спеша возвращались обратно окольными тропами, осторожно, чтобы как-нибудь неожиданно не попасть в лапы стражникам. Бог помог нам, и мы уже подходили к нашему селу: осталось нам, может быть, версты две-три, не больше. Кто бы мог думать, что тут-то мы и найдем то, от чего почти с полгода прятались по чужим селам? А нашли мы свою беду на мосту, как говорится. И все из-за моего приятеля, из-за Хомы!

Сидели мы два дня в камышах. Было слышно, что в нашем селе еще стражники. На другой день к вечеру говорит Хома:

— Знаешь что, Семен. У меня нога болит, может, ты сходишь в село, разузнаешь, что слышно, да принесешь что-нибудь поесть?

Я пошел. Только вышел из камыша, смотрю: стражники ходят по полю. Я, увидев их, остолбенел с перепугу. «Господи, думаю, а вдруг они увидят меня!» Эх, подобрал я полы, и назад и камыши! Но уже было поздно, — увидали меня, собачьи дети, пустились за мной вдогонку. Вспоминаю теперь, было их четверо.

Как и куда я бежал, не помню. Помню только, что мокрый, оборванный, окровавленный, я упал: возле Хомы. Хома сразу понял, в чем дело.

— Вставай, — крикнул он мне, — беги под мост!

Неподалеку был мост через речку. И под мостом было укрытие, которое мы оба знали.

Я собрал последние силы и встал.

— А ты то куда денешься? — спросил я Хому.

Беги, я о себе позабочусь!

Я побежал, оставив его в камышах.

Не знаю и до сих пор, что за хитрость придумал тогда Хома, чтобы и на этот раз уйти от погони. Через минуту, дрожа всем телом, сидел я под мостом, спрятавшись очень хорошо. Сижу я, сижу, понемногу и страх прошел, присматриваюсь, прислушиваюсь, что делается с Хомой. Ничего не слышно, только река шумит под мостом.

Долго я сидел, согнувшись в три погибели, не шевелясь, между двумя бревнами. Но вот слышу какие-то голоса. Выглядываю осторожно, — господи милостивый! Да ведь это моего приятеля, моего Хому ведут стражники. На руках и на ногах побрякивают кандалы, стражники окружили его и поблескивают карабинами. У меня в глазах потемнело, сердце словно льдом обдало. Гляжу пристальней, — Хома по самую шею мокрый; весь в грязи, да еще на нем гнилые листья, осока, камыш и всякая болотная трава. Видно, бедняга хотел спрятаться в болоте, да не удалось, нашли его, словили!

«Слава тебе господи, хоть я уцелел», — подумал я про себя, сжался, как только мог, и сижу тихо, едва дышу.

Ну кто бы думал, что Хома даже теперь захочет напортить мне! Ох, ох, боже единый! Приятель, приятель! Послушайте только, на какую хитрость пустился мой любезный приятель, чтобы и меня погубить и отдать в руки стражникам. Слышу я, издали раздаются шаги. Идут стражники на мост, под которым я сижу! Слышу еще что-то. Точно кто-то поет, что ли! Прислушиваюсь — голос Хомы. Идет он и вроде поет, да так протяжно:

— Ладно, ладно! — крикнул я из-под моста, взволнованный жалобным Хомииым напевом.

Господи, как я в ту минуту напугался своего собственного голоса! Жить и умирать буду, а той минуты не забуду. Зашумело у меня в ушах, зарябило в глазах, кровь прилила к голове — сам не знаю, что со мной сталось…

Я опомнился на мосту. Два стражника держали меня за руки, один запирал на железный замок цепь, которую надели мне на руки. Я двинул ногой, на ней залязгала такая же цепь.

И вы говорите мне о дружбе! Разве по-приятельски поступил со мною Хома? Я поглядел на него. Он стоял хмурый, мокрый, дрожащий. Взглянул на меня — в его глазах блестели слезы… Да что мне с этих слез? Они ни мне, ни ему не помогут!

На другой день уже обстригли нам кудри. Мы были солдатами.

……………………………………………………………….

Ох, дружба, дружба! Товарищество! Дались вы мне себя знать, не забуду вас до самой смерти! Из-за вас пропала моя молодость!

Лолин, июнь 1876

{88}

Ах, этот стук, этот грохот, эти крики на улице прямо под моим окном гонят всякую мысль из моей головы, не дают мне ни минуты покоя, отрывают от работы! И некуда деться, некуда спрятаться от этого непрестанного стука. С утра до ночи не прекращается он, а когда я ложусь спать, измученный дневной жарой, так и во сне отчетливо слышу его. Вот уж целые два месяца так, подумайте только! С тех пор как перед моими окнами начали строить этот несчастный каменный дом, я не написал ни строчки, а стук и грохот так и стоят у меня в ушах.

Не в состоянии работать сам, сижу по целым дням у окна и смотрю на работу других. При виде проворной работы нескольких десятков людей, которые снуют туда и сюда на таком тесном пространстве, точно муравьи, стихает нервное раздражение. Я успокаиваюсь, наблюдая, как мало-помалу под руками этой массы рабочего люда растет огромное здание, как поднимаются его стены, как шипит и курится известь, которую гасят в больших дощатых ящиках, а затем спускают в ямы, как каменщики обтесывают кирпичи, подгоняя их к определенному месту, как женщины и девушки носят цемент в ушатах, надетых на палку, как подсобные рабочие, согнувшись в дугу, на деревянных носилках, ярмом налегших на оба плеча, тащат кирпичи вверх по лесам. Вся тяжелая, каждодневная работа этих людей проносится передо мной, как туча, и, слушая их крики, шутки и разговоры, я забываюсь, словно тону в каком-то безбрежном, непроглядном тумане, и быстро, неуловимо уплывают час за часом, день за днем.