Валерий Поволяев - Северный крест. Миллер

— Эжен, у тебя же добрые отношения с генералом Айронсайдом...

— Очень добрые.

— Нельзя ли поговорить с ним по душам, чтобы он помог тебе, помог Колчаку... Ведь осталось совсем чуть-чуть, и вы погоните большевиков.

— Во-первых, англичанам совсем неведомо, что такое разговор «по душам» — у них этого понятия даже в природе не существует, во-вторых, любой свой чих Айронсайд согласовывает со своим министерством в Лондоне... Проснётся ранним утром и тут же — депешу по радио в Лондон — можно ли ему надеть тапочки и сходить, пардон, в туалет; сходит в туалет и снова запрашивает Темзу: а можно ли ему позавтракать? Это же англичане, люди, которых мы знаем несколько сот лет и несколько сот лет не можем понять. Мы могли бы смять красных ещё в мае, когда на фронте у них были огромные дыры, дезертировали целые полки, но ни Нокс [7], ни Жанен [8], — английский и французский генералы, сидящие в Сибири, — палец о палец не ударили, чтобы помочь нам. Хотя Нокс разослал по частям телеграмму о том, что Казань и Вятка будут заняты Сибирской армией к такому-то сроку, после чего одно подразделение будет направлено в Архангельск для соединения с нами — тогда начнётся наступление на Москву. Телеграмма так и осталась телеграммой. Хотя её довели до сведения всех русских командиров.

За окном послышался грохот, затряслась земля. Тучка воробьёв, мгновенно умолкнувшая, снялась с дерева, растущего во дворе дома, занимаемого Миллером, и низом унеслась в сторону. По двору пробежало несколько встревоженных солдат из комендантской роты.

— Что это? — спросила Наталья Николаевна.

— Английский танк, — спокойно пояснил Миллер. — Совершает манёвры по улицам города.

— Я представляю, что будет, когда это страшилище появится где-нибудь около Онеги.

— Там появиться страшилищу не дано — утонет в вязкой земле.

Через пятнадцать минут Миллер вновь отбыл к себе, в роскошный тихий кабинет, украшенный картинами, со старой дорогой мебелью, с огромными напольными часами в углу. Говорят, часы эти когда-то украшали царский кабинет в Зимнем дворце, но потом кто-то вывез их из Питера... Так это или не так, Миллер не знал, он просто многозначительно помалкивал, когда речь заходила об этих часах.

В приёмной к генералу шагнул дежурный адъютант. Лицо его было расцвечено улыбкой. Вид его был такой радостный, как у боевого корабля с праздничными флагами.

— Добрые вести, Евгений Карлович, — сказал адъютант, протягивая Миллеру кожаную папку. — Из Лондона.

Миллер неторопливо прошёл к себе, открыл папку. Новость действительно, была доброй — вместо эвакуации военное министерство Великобритании предписывало Айронсайду начать широкое наступление на большевиков.

Генерал улыбнулся. В тёмном, толково и дорого обставленном кабинете его, кажется, сделалось светлее.

— Ну что ж, — произнёс Миллер громко и довольно потёр руки — у него возникло ребяческое настроение, — теперь дело сдвинется. Надоело топтаться на одном месте: ни мы большевиков, ни большевики нас... Спать на позициях можно.

Он побрякал в валдайский колокольчик, стоявший на аккуратном подиуме, вызывая адъютанта. Тот незамедлительно возник в дверях.

— Милейший, а что за канонерка стоит в городе у причала? — спросил Миллер.

— Не канонерка, а миноноска, ваше высокопревосходительство.

— Я знаю, что миноноска, но суть от этого не меняется. Что за корабль? Зачем он там?

— Протокольное присутствие. По договорённости с англичанами. Как символ мощи нашего флота...

— Да уж, мощи, — Миллер не выдержал, усмехнулся, — такой мощи, что я каждый раз путаю её с мощами. Распорядитесь от моего имени, чтобы эту посудину убрали с самого видного места в Архангельске. Пусть лучше займётся делом и пройдётся по Двине или Онеге, по сёлам, которые недавно бунтовали, — пользы будет больше.

Адъютант поспешно вытянулся.

— Будет исполнено, ваше высокопревосходительство!

— Максимум, что может сделать команда такого дежурного корабля — обрюхатить пару кухарок из ближайших домов, да ещё — поточить лясы на набережной.

Миллер знал, что говорил, он и сам, можно сказать, пострадал от какого-то слишком расторопного матроса — тот сумел начинить икрой миллеровскую кухарку Авдотью. Пришлось Авдотью, румяную девушку с толстыми репчатыми пятками и завидной соломенной косой до пояса, отправить в деревню — «на созревание» и, пока в доме не появился повар-мужчина, переходить на обеды из офицерской столовой. Это Миллеру не понравилось. Особенно вкусно Авдотья пекла северные пироги с сёмгой и свежей треской — во всём Архангельске не было человека, который мог бы с ней сравниться в этом мастерстве.