Иосиф Каллиников - Мощи

Перед утром проснулась и опять не заснула — подумала про Петровского и про Калябина вспомнила — чувствовала, как на руке от поцелуя лишаем сидит. И на вокзале успокоиться не могла — вспоминала все, где она видела рыжего, и, прощаясь на площадке с матерью, спросила ее тревожно:

— Мама, кто этот Калябин, вспомнить не могу, а мучит… кто?

Мать тоже испуганно шепотом, целуя в щечку:

— Приятель… того. Монах рыжий…

И точно от радости, что могла, наконец, вспомнить, и оттого, что вспомнился ей на бревнах рыжии, хватавший за руки, а теперь и поцеловавший руку — вскрикнула:

— Помню!

Спозаранку забрался на вокзал Афонька, еще в полумраке мигали фонари слепо, и носильщики не выходили к поезду. На прилавке весовщик похрапывал, а в третьем на лавках мужицкие свитки от дыхания подымались ровно. К скорому зашевелился вокзал и мужики проснулись — надо не надо, а стал каждого с кокардой расспрашивать, скоро ли почтовый на Мценск будет.

Вместе с мужиками Афонька напился чаю, за одним столом, из одного чайника. Как пакет сунул дракинский, так и не дотрагивался, про черный день хранить собрался и не посмотрел даже сколько, а из засаленного гамана кожаного достал мелочи, еще из тех полторы тысяч, что от Галкина получил в задаток.

— А вы из каких будете сами?..

— Приказчиком был…

— Куда ж ехать изволите?..

— В Питер.

— Сами, ай от хозяина зачем посланы?..

— По своему делу, сам…

— У меня там тоже сынок работает.

И ухватился Афонька за мужика, чтоб хоть кого-нибудь да знать в чужом городе.

— Где?

— На пристанях был… грузчиком… Поклонник бы ему отвезли… вот гостинчика никакого нет…

— А где он живет?.. Я ему сам отвезу гостинчик.

Замусоленный конверт достал из-за пазухи и подал ему.

— Тут прописано…неграмотный я…

И поехал Афонька с адресом в столицу за Феничкой до Москвы с почтовым; в Москве проболтался день и на Николаевский пришел к вечеру, опять дожидать почтового. Осмелел, огляделся и залез во второй класс ужинать; поезда громыхали, носильщики бегали за господами и важными, и неважными, — сидел за бутылкою пива, поглядывал, будто дожидал кого.

Со смехом компания ввалилась веселая.

Господин, что с Афонькою сидел рядом в широкополой шляпе мягкой, с волосами, раскинутыми густыми космами, чтоб только сказать что-нибудь, начать разговор от скуки, обратился к Калябину:

— Молодежь едет, смеется, им и война нипочем — веселы, до японцев и дела нет никакого…

Встрепенулся Афонька, как про студентов услыхал, так и подумалось, что Феничка тут с ними.

Глянул, издали увидал ее и к стойке пошел — выпить будто рюмочку. Потом около нее прошел и картуз снял, как знакомый.

— Фекле Тимофеевне почтение-с… Тоже в Питер-с?.. вместе, значит…

Обернулась она и отшатнулась к Петровскому, ужас пробежал по всей и беспомощно ухватилась за рукав Никодима — спрятаться, убежать куда-нибудь, второй день ее мучил, в каждой мысли преследовал, а теперь наяву, как знакомый, обращается к ней, — так и встала перед ней мельница и бревна, раскидавшиеся у ворот, и в черной скуфейке монах рыжий, на Марью Карповну ее клонивший, тогда еще понять не могла, что не за Галкиной, а за ней, за Феничкой, ухаживать начал Афанасий Калябин.

— Что вы, Феня, что с вами?..

— Этот, опять этот, Никодим Александрович.

— Кто этот, где?..

— Вон там стоит, рыжий… поклонился мне…

— Да кто это такой?..

— Так, ничего, пройдет это…

А сама к Петровскому прижималась и тянула его за рукав:

— Пойдемте в вагон… опоздаем…

И компания в Афонькину обернулась сторону, и расспрашивать стали Феничку.

— Это так, господа, ничего… идемте, я вам расскажу… Были у нас еще в позапрошлом году на святках ряженые, и он был — не то монахом, не то странником, не помню уж, и так меня напугал, что с тех пор позабыть не могу этих волос рыжих, — так и кажется, что схватить хочет за руку, как тогда…

И все это скороговоркой, с улыбкой нервною, обращаясь все время к Петровскому, точно ему одному рассказать хотела. И в вагон вошла, посадила его рядом с собою и, чтоб не остаться наедине с мыслями, продолжала, теперь уже посмеиваясь:

— Пришли они к нам ряжеными, и я из задних комнат девкой деревенской выбежала, кто в масках, — знаете, такие бывают картонные, — а кто и без масок, и я без маски тоже, а он, этот монах рыжий, — я сперва думала в маске, уж очень страшный, — и давай оглядывать, — нет ли новых кого, увидал меня с Галкиной…