До вечера из угла в угол, ничего не делая, проходила, потому если собрался куда человек — и пустячное дело из рук валится, а тут еще этот гость ночной таинственный, про которого Антонине Кирилловне братец рассказал по-своему. К вечеру утихомирилась жизнь суетная — сели в последний раз чайку попить семейного на старой половине, по желанию матери, и даже с Алексеем Кириллычем, потому нелюбимый он был, на чесальне огрубел с трепальщиком и жил-то не в законе с простой бабою в конторе и в дом почти не показывался. По стакану не успели выпить — дребезжит звонок в передней.
Антонина Кирилловна приказала никого не пускать, хоть бы кто был.
Девка бежит обратно.
— К молодому барину, к Кирилл Кирилловичу доктор… говорит, не уйду, — скажи, Болотов.
С досадою привести разрешили.
Вошел взволнованный…
— Пойдем, Кирилл, в кабинет, дело есть — ахнешь!
И опять ему в кабинете один на один:
— Понимаешь ты, как на исповеди, прислуга ее, — как ее, Дуняшка, — и рассказала, как старик Галкин от ревности к сидельцу своему задушил жену свою, а сам-то вернулся в молельню и грохнулся, — без языка лежит, мычит только… Прибежал за мной половой… Поглядел… паралич… Да и нашел пакетец. Понимаешь ты?..
— Ничего не понимаю, какой пакет?
— Читай, — «Хозяину Касьяну Парменычу, по делу поджога Дракиных, сдачу»… подпись… «мещанин Афанасий Тимофеевич Калябин»… ты посмотри только…
А потом и Кирилл Кириллович, тоже ошарашенный (хотя и знал все), другу своему поведал правду…
— Лосева этого видел я… представился, как поверенный старика, физиономия, я тебе скажу… подозрительная, недаром, видишь тут, и счет на девку какую-то… Надо заставить его замолчать про вексель… А как?..
И вспомнил Кирилл Кириллович совет Афонькин, и мысль даже мелькнула, что лучшего человека, чем друг Болотов, и не найти для такого дела, и сказал сразу:
— Рот замазать деньгами…
— Как?
— Ты друг мне, Ваня, — да?
— На кражу бы не решился, если б не был другом, а просто передал бы следователю.
— Понимаешь ты, такое дело доверить никому нельзя, а самому мне, инженеру Дракину, миллионщику, на такое дело идти…
— Хочешь, чтоб я?..
— Да.
И замолчали, точно себя проверяли в тайном, — потом нервно:
— Ну?..
— Что?
— Можешь?..
— Что?
— Дать ему?..
— Кому?
— Тому, Лосеву?
— Давай, — все равно.
Точно гора с плеч свалилась — заговорили весело, когда полез в стол письменный за деньгами и о постороннем совсем, хотелось друг перед другом скрыть, что в самую грязь окунули совесть.
Подал деньги ему, и будто и дела нет никакого, а только была между ними беседа приятельская, позвал чай пить.
Отказался приятель, проводил его сам и дверь запер, и на прощанье молча пожал ему руку.
Вернулся в столовую и, точно оправдываясь в чем, без Алексея уже:
— По делу приходил Болотов… опять относительно этого Калябина.
И у каждого пробежало жуткое чувство, каждый по-своему про Афоньку вспомнил.
Антонина Кирилловна спросила только:
— Еще что-нибудь?..
— Старик Галкин Марью Карповну задушил из ревности к Калябину и самого удар хватил.
Сказал и почувствовал сразу, что, может, из-за векселя задушил старик жену, может, из-за векселя и удар был.
А Антонина Кирилловна в ту же минуту приятеля Николки вспомнила — монаха рыжего.
— Страшное дело, Кирилл, вот что…
— Спать пора, ступай, Феня…
Феничка дядю упрашивать стала вместе с матерью ее на вокзал проводить… В кабинет пришел и решил, что нельзя ему племянницу провожать ехать, а лучше пораньше у Болотова узнать, удалось или нет ему видеть Лосева, если не удалось — уголовщина запутает имя Дракина и пошатнет кредит в Лионском.
Из угла в угол ходил, сосал трубку, подергивая губами, а потом подошел к столу, открыл и, увидав к платежу приготовленные кредитки пятисотенные, сказал сам себе, — шальные… И Феничку тут же вспомнил, и захотелось из шальных подарить девчонке, — сознаться даже себе побоялся, что на нее поглядеть хочется, поцеловать племянницу, а на забаву без матери сунуть ей втихомолку.
Подошел к двери, постучал…
— Не спишь, Феничка?..
— Раздеваюсь, дядя Кирюша…
— Я к тебе попрощаться… забыл, что завтра дело срочное…
— Сейчас…
Слышал, как халатик зашуршал шелком…
— Можно теперь?..
И как в прошлую ночь — в губы Феничку и опять, точно опомнившись, в душе обругал себя.
— Как вы, дядя Кирюша, целуетесь крепко…
— А это вот тебе… на что хочешь… все равно шальные… трать… мало тут… только не говори матери, напиши, что на театр не хватает… мигом вышлю, все равно шальные…
Читать дальше