Олег Игнатьев - Ключи от Стамбула

Хуссейн Авни в расстёгнутом мундире сидел на диване; рядом с ним, в кресле сидел министр иностранных дел Рашид-паша.

Увидев Хасана и догадавшись о его намерении, Хуссейн Авни вскочил со стула и попытался достать револьвер, с которым никогда не расставался. Но Хасан выстрелил первый. Военный министр, тяжело раненный в голову, обагрил дворцовый ковёр кровью.

Кто-то из присутствующих полез под стол, кто-то начал пробираться к выходу.

— Что ты делаешь, несчастный! — закричал Мидхат-паша, хозяин дома.

— Не трусь, старик! — крикнул Хасан. — Ты мне не нужен.

В это время сераскир зашевелился. Увидев, что он ещё жив, Хасан мгновенно обнажил ханджар и распорол ему живот — крест накрест.

Морской министр генерал-адмирал Ахмет Кайсерли, крепкий восьмидесятилетний старец, в молодости своей участвовавший в Наваринском сражении, храбро бросился на Хасана, схватил его сзади за локти, но тот, мгновенно изловчившись, выстрелил в него в упор. По счастливой случайности, пуля не пронзила сердце, лишь раздробила плечо. Обезумев от крови и злости, Хасан выстрелил в министра иностранных дел и уложил его на месте. Рашид-паша, сражённый пулей, рухнул на пол. Великий везир Мехмед Рюшди-паша и другие министры бросились врассыпную и, воспользовавшись боковыми дверями, спаслись в соседней комнате. Мидхат-паша ползком — скорей, скорей! — убрался в свой гарем. В тот же момент в комнату ворвались все, кто прибежал на выручку министрам. Первым, обливаясь кровью, пал Юсуф Ага, по чьей беспечности вся эта бойня и произошла. Он схватился со своим убийцей, заломил руки назад, но гибкий, как змея Хасан, отчасти высвободил руку, извернулся и выстрелом в ухо уложил каваса бездыханным. Затем погиб дежурный адъютант и один из мидхатовских слуг.

Остервенившись до безумства, вчерашний адъютант принца Юсуфа Изеддина начал ломиться в комнату к великому везиру, который умолял его одуматься.

— Успокойся, сын мой, успокойся! Завтра обо всём поговорим…

— Клянусь, я вас не трону! — прокричал Хасан и, будучи не в силах взломать двери, в полном исступлении, стал пронизывать её пулями сразу из двух револьверов. Заодно он опрокинул канделябр и зажёг занавеси, чтобы воспользоваться суматохой, сопровождающей всякий пожар, и попытаться спастись.

На выстрелы примчались полицейские.

Хасан, как разъярённый зверь, отбивался от напирающей на него толпы, ранив ещё пятерых человек. Во время этого сражения, адъютант морского министра Шюкри-бей успел пробраться по чёрной лестнице в комнату, где прятались министры, вывел их на улицу, а сам, обнажив саблю, бросился в свалку. В эту минуту солдаты уже подняли Хасана на штыки, но тот, с безудержной энергией вонзая в себя остро заточенную сталь, дотянулся до револьвера, спрятанного в голенище сапога, и одним выстрелом — в упор! — сразил Шюкри-бея наповал. Сам он свалился от удара в спину — чей-то кинжал пронзил его насквозь.

Тогда все бросились тушить пожар, оскальзываясь на полу, залитом кровью.

Расследование дела и допрос преступника произвели с неимоверной быстротой. Поутру Хасан был предан смерти. Его повесили на дереве — против дворца сераскирата. В толпе зевак Хасана громко называли мстителем и чуть ли не святым, а Мидхата-пашу проклинали.

Труп провисел до вечера и спешно был предан земле.

— Мне рассказывали очевидцы, что труп казнённого не имел никаких признаков повешенного заживо человека. Рот и глаза у него были закрыты, лицо бледное, — сказал князь Церетелев, съездивший в Перу за турецкими газетами и привезший городские новости. — Многие считают, что Хасана повесили мёртвым, прикончив сразу же после допроса.

— По всей видимости, — откликнулся Николай Павлович, — Хасан, приговорённый к смерти, сорвал с себя повязки и умер от потери крови.

Известие о кровавой расправе так сильно поразило нового султана, что у него открылась рвота и стала бить нервная дрожь.

Смерть Хуссейна Авни была, как нельзя более, на руку Мидхату-паше. Благодаря Хасану, он получил значительную власть и возможность стать со временем главой правительства.

Совершенно дикое убийство трёх министров нанесло окончательный удар потрясённому рассудку Мурада V. Несколько дней он просидел, запершись в комнате со своим доктором Каполеоне. Он впал в апатию и никого не принимал. Лишь постоянно требовал вина. Тщетно просили его о личной встрече новый министр иностранных дел Савфет-паша и министр юстиции Халиль Шериф. Новый султан даже не подписал грамоты к иностранным главам государств о своём воцарении и не был в пятницу в мечети на молитве. Церемония Кылыч-Алая — препоясания мечом, заменяющим у турок обряд коронования султанов, откладывалась со дня на день. Не прошло и двух недель, как народ понял, что ошибся в своих ожиданиях. События разочаровали и английского посла.