Дом затихал.
В столовой простучали детские шаги, прозвучал голосок Патси, и домашний попугай Шедвел ответил ей скрипучим возгласом: «В добрый путь». Вошел Юпитер с ворохом подушек и простыней, застелил диван. Вздохнул неизвестно почему, ушел.
Раскладывая бумаги в ящик стола, Джефферсон задержался над рисунком, избражавшим слона с огромными бивнями. Этот рисунок был сделан для него вождем индейского племени делавар, с которым он встретился в свое время на конференции во дворце губернатора. Индеец объяснил ему, что, по их поверьям, гигантские кости неведомых животных, которые они иногда находят на берегах Охайо, являются останками огромных мамонтов, бродивших в тех краях много лет назад. Эти мамонты якобы пожирали медведей, оленей, лосей, бизонов, бобров и прочих животных, созданных Верховным вождем для пользы индейцев. Верховный вождь разгневался на такую несправедливость и уничтожил всех мамонтов молниями. Рассказывалась легенда с таким благоговением, что ни у кого не повернулся бы язык спросить, кто и для чего создал мамонтов.
Засыпая, Джефферсон видел оленей, выбегающих в испуге из знакомого леса на берегу Риванны. Птицы разлетались из-под их копыт, лунный свет серебрил пятнистые шкуры, несущиеся рога. Вслед за ними появилась неясная фигура в белом, начала беззвучно приближаться к нему.
Скрипнула половица.
Сновидение растаяло, но белая фигура не исчезла. Она двигалась бесшумно, росла, склонялась над ним.
Он протянул руки ей навстречу, нашел плечи, шею, рассыпавшиеся волосы.
— О, Боже! — только и мог сказать он. — Ты пришла! О, Боже мой, иди ко мне!.. О, щедрый Верховный вождь!.. О, счастье мое!.. О, свет и радость!..
Утром следующего дня любимый конь Карактакус уносил своего переполненного счастьем хозяина под золотые шатры осенней листвы, на восток. В Вильямсбурге съехавшиеся депутаты с нетерпением ждали мистера Джефферсона, который должен был помочь им найти выход из дремучих лесов старинных вирджинских законов. Ему придется провести с ними много недель, прежде чем государственные заботы позволят ему вернуться в родное Монтиселло.
Но та счастливая ночь не прошла бесследно.
И первого августа следующего 1778 года у супругов Джефферсон родится дочь, которой дадут имя Мария, хотя по неизвестным причинам, все в семье начнут называть ее Полли.
Декабрь, 1777
«Один депутат, сидевший рядом со мной, спросил меня, как я могу спокойно, без возражений выслушивать явно глупые рассуждения. Я ответил, что возразить таким рассуждениям легко, но заглушить их невозможно. Лучше выслушивать их и ждать, что скажут другие, чтобы не тратить время на повторение одних и тех же аргументов. Иначе мы будем недопустимо расходовать время ассамблеи. Если бы все придерживались такого правила, мы за день делали бы работу, на которую тратим неделю. Перед революцией в этой ассамблее я заседал с генералом Вашингтоном, потом в Конгрессе — с доктором Франклином. Не помню, чтобы тот или другой когда-нибудь говорил дольше десяти минут. Они сразу находили главный пункт проблемы, веря, что мелочи добавятся должным образом сами собой».
Томас Джефферсон. «Автобиография»
Январь, 1778
«Еда ужасная, теснота, холод, усталость, одежда в лохмотьях, рвота, дым — не могу больше выносить все это. Приходит солдат, его босые ноги видны сквозь дырявые башмаки, икры едва прикрыты остатками изорванных чулок, штаны и рубаха свисают в виде полос, волосы спутаны, лицо грязное; весь вид выражает заброшенность и уныние. Он входит и плачет с отчаянием: все болит, ноги воспалены, кожа мучительно чешется, одежда распадается, холод и голод, сил нет; скоро меня не станет, и в награду я только услышу: └Бедный Билл помер“».
Из дневника хирурга Албигенса Валдо, находившегося с Континентальной армией на зимовке в Вэлли Фордж (Пенсильвания)
Февраль, 1778
«Сегодня поступили жалобы от полков, что они уже четыре дня сидят без продовольствия. Дезертирство растет, и назревают все признаки готовящегося мятежа. Нужно только удивляться невероятному терпению солдат, продемонстрированному ими до сих пор. Если не принять срочные меры по исправлению положения, я не знаю, как мы сможем сохранить армию и возобновить войну с началом лета».
Из письма Александра Гамильтона губернатору колонии Нью-Йорк Джорджу Клинтону
Март, 1778
«На зимовке в Вэлли Фордж никто не следовал какому бы то ни было порядку. Капитаны не вели учета солдат, и никто с них этого не требовал... Когда я спросил полковника, сколько человек под его командой, он ответил: └Около двухсот или трехсот“. Мушкеты покрыты ржавчиной, многие негодны для стрельбы. Штыков нет, потому что американский солдат не доверяет этому виду оружия. Он использует его только для жарки бифштексов, которых сейчас не имеется... Многие ходят голыми в буквальном смысле этого слова. У офицеров мундиры самого разного вида и цвета. Я видел офицеров, которые выезжали на парад в Вэлли Фордж в чем-то похожем на ночную рубашку. Что касается военной дисциплины, то такая вещь им неизвестна».
Читать дальше