Том Холт - Козлопеснь

Он крепко хлопнул меня по спине и я улыбнулся.

— Рад, что мы разобрались с этим, — сказал я, — потому что мне нужен твой совет.

— Ну конечно, — ответил он тепло. — Не можешь справиться с какой-то сценой?

— Нет, дело не в этом.

— А, — сказал он разочарованно, и я увидел, что он действительно с интересом наблюдает за моей карьерой.

— Нет, это насчет моей женитьбы. Помнишь девушку, которую вы...

— Во время серенады?

— Да.

— Федра. Милая девушка. А что с ней?

— Об этом я и хотел тебя спросить, на самом деле. Я не могу понять, почему такая девушка до сих пор не обручена.

Улыбка мелькнула на лице Аристофана, когда он обнял меня за плечи.

— Думаю, тут есть над чем поломать голову, — сказал он.

— Значит, ты что-то знаешь?

— Вышло так, что я знаю все. Купи выпить и я расскажу ее историю.

Мы прошли через площадь в винную лавку и я купил амфору лучше прамнийского. Мы подняли кубки друг за друга и он все рассказал. В точности как я и предполагал. Федра действительно была обручена с замечательным мужчиной по имени Аминта. Имя мне было смутно знакомо.

— Он ведь погиб на войне, кажется? — спросил я.

— Это была настоящая трагедия, — печально сказал Аристофан. — Вообще-то он был моим другом. Погиб, защищая раненого товарища. Сердце Федры было разбито.

— Могу представить, — сказал я.

— Разумеется, официально об обручении не было объявлено — возникли какие-то проблемы с приданым; кажется, семья Аминты просила семь акров, притом что девушка и безо всякого приданого была выгодным приобретением. Сколько они предложили тебе, кстати?

— Десять акров, — сказал я. Аристофан присвистнул и продолжал:

— Полагаю, они не упоминали об этой истории из-за договоренности, которую они заключили с Федрой. Она была так потрясена, что едва не убежала из дома и не стала жрицей Деметры. Остановило ее только обещание никогда не называть его имя. Ты знаешь, каковы они, девушки.

— Конечно, — сказал я. — Ну что ж, спасибо, ты снял огромный камень у меня с души.

— На твоем месте, — сказал Аристофан, допивая вино и утирая подбородок, — я бы закончил все переговоры и достиг соглашения как можно быстрее, прежде чем она вспомнит о своей любви и передумает. Ты, должно быть, заметил, что ее родители торопятся выдать ее замуж; их можно понять, не правда ли?

— Вполне. Спасибо тебе.

— Не за что, не за что, — сказал Аристофан. — В конце концов, учитывая, как я оскорбил бедняжку в ту ночь, наименьшее, что я могу сделать — это помочь ей найти подходящего мужа.

— А то, что ты говорил о ее привычка...

— Забыл об этом упомянуть, — сказал Аристофан. — Она прекрасна, но постоянно налетает на вазы и бьет их. Это единственное, что можно сказать о ней плохого. Который час? Мне надо бежать.

Я снова поблагодарил его и отправился домой, чтобы помириться с Филодемом. Не только, думалось мне, разузнал я правду о своей любимой Федре; я обзавелся добрым и надежным другом.

Трагедию, разумеется, отличает определенный подход к действию — битвы, убийства и все такое прочее всегда происходит за сценой. Орест утаскивает Клитемнестру за кулисы, доносятся ужасные вопли, а хор тем временем поворачивается к публике и начинает отпускать чрезвычайно глубокие замечания про то, что «не все ладно в этом доме»; затем драматург обрушивает на нас пятиминутные ламентации, после чего процесс заканчивается. Когда я был молод, эта застенчивость всегда оставляла у меня ощущение обмана, и как-то раз, помню, я покинул свое место (кажется, представляли что-то про Агамемнона) и пробрался за сцену, чтобы посмотреть, как царю размозжат череп. Я нашел дырку в занавесе и заглянул внутрь, но увидел только, как актер торопливо стаскивает с себя маску и одеяние, чтоб натянуть костюм Вестника.

Сейчас я испытываю искушение последовать условностям трагедии и оставить свою свадьбу за кулисами. Флейты. Факельное шествие вьется вокруг оркестра и выходит через левые двери, они закрываются, и в этом доме не все ладно. Но погодите: любой дурак может быть трагиком. Сочинение комедий требует отваги.

Вообще-то о самой свадебной церемонии я помню очень мало.

Был ранний вечер, не слишком жаркий, а я страдал головной болью, которая делала все происходящее не вполне имеющим смысл. С самого начала стало очевидно, что все обратится полнейшей катастрофой, но ничего иного и нельзя было ожидать с того момента, как тем самым утром я обнаружил свое имя в мобилизационном списке, вывешенном на агоре.