Вспоминая эту последнюю фразу, я понимаю: его тон совершенно противоречил смыслу слов. Думаю, Сэм предупредил меня. В третий раз спасения ждать не стоило. Мы с Астрид почти не разговаривали, уезжая прочь, подальше от бушующего пламени. Она кипела от негодования и требовала обратиться в полицию. Потом она успокоилась.
– Наверное, они все в этом замешаны. – Она заговорила о том, что следует связаться с кем-то в Лос-Анджелесе, возможно, с федералами. – Они схватили тех девочек. Что они с ними сделают?
– Думаю, тебе лучше попытаться забыть обо всем этом. – Я говорил сдержанно: возможно, это была одна из лучших ее ролей. – Все, начиная с местных жителей и заканчивая президентом, уже ясно дали понять, что японцам в Америке не рады. Если ты начнешь об этом говорить, тебя могут вышвырнуть как обычного агитатора.
После этого Астрид призадумалась и надолго замолчала. Я очень обрадовался, когда эта злосчастная поездка закончилась и на горизонте показались огни голливудских особняков. Я высадил Астрид возле дома на Третьей улице, где она снимала квартиру. Девушка спросила:
– Ты не хочешь зайти ненадолго?
– Нет, спасибо. Никогда не угадаешь, во что можно вляпаться.
Я все еще злился. Я слишком много испытал. Мне следовало сохранять интеллектуальные и духовные силы, беречь их для моего газового автомобиля и для Эсме. Я едва не потерял ее еще до того, как она приехала в Нью-Йорк. Мне пришлось унижаться и выкручиваться, стоя рядом с женщиной, которая, возможно, наслаждалась моим падением и готовилась сообщить новости завистливому, мстительному еврею или глумливому католику, а то и самой миссис Моган. Возможно, они строили новые планы, чтобы уничтожить меня. Не удовлетворенная прошлым предательством, миссис Моган, возможно, теперь хотела истребить всех своих былых партнеров. Как я мог сказать тем клансменам, что их просто использовали, чтобы потешить мелкие амбиции жадных, испорченных мужчин и женщин? Ведь это уничтожило бы все их надежды. А если они и так все знали, то вывод звучал тревожно, даже угрожающе: у Америки больше не осталось никаких средств защиты от миллионов тайных врагов, уже замышлявших ее уничтожение. Неважно, как они назывались – ИРМ [329], рабочие союзы, анархисты, организации неких меньшинств или расовых групп. Неизвестно, были ли у них вообще названия. Все они – агенты Карфагена. Это, конечно, подтвердилось в 1941 году. Тогда Америка, окруженная японцами, едва избежала погибели изнутри. Zey vein kömen [330]. Конечно, они явятся снова.
Я ехал по Сикамор, пока не добрался до бульвара Венеция. Часто моя машина оказывалась единственной на дороге. Бульвар тянулся вдоль лесов и парков. Виднелись огоньки небольших поселений, бизнес-центров и особняков, стоявших на большом расстоянии друг от друга, – дань современным представлениям о том, какой могла бы быть цивилизация двадцатого века, если бы она создавалась по тщательно продуманному плану. К тому времени, когда я въехал в Венецию, луна-парк и пирс уже закрылись на ночь. Дребезжащий желтый вагон увез усталых комедиантов в тихие пригороды. Я проехал несколько кварталов до Сан-Хуана. Здесь, невдалеке от привычной суеты и городского шума, располагался мой маленький уютный дом. Венеция выглядела странно, даже фантастически, но на самом деле этот пригород был вполне обычным, живым, космополитичным, как старая Одесса; мои тревоги исчезали в этой знакомой атмосфере. Тем не менее я с осторожностью открыл парадную дверь, готовясь к тому, что меня поджидают Каллахан, Бродманн или толпа людей в высоких капюшонах. Я лег спать, думая о встрече с Эсме и о предстоящем испытании автомобиля. Он получил название «Экспериментальный образец Палленберга I».
Наступило воскресенье. Я проводил время в Лонг-Бич, следя за ходом работы, но согласился сделать перерыв, чтобы поехать с миссис Корнелиус на студию. Она все еще не получила результатов кинопроб. Хевер сказал, что иногда на это уходит неделя или две. Сейчас на студии было особенно много работы. Миссис Корнелиус, однако, считала, что «Ласки» не предложит ей контракт. Хевер уже договорился о пробах на «Эм Джи Эм». Там, по его уверениям, она точно всех поразит. Я подозреваю, что Хевер предложил сначала попытать удачи в студии «Ласки» потому, что не хотел, чтобы его друг Голдфиш подумал, будто миллионер просто пытался подыскать работу для какой-то «штучки». Хевер очень нервно реагировал на подобные предположения и выходил из себя, если таланты миссис Корнелиус подвергались сомнению. Он ведь не просто вкладывал в нее деньги. Мы смотрели «Орфея в бурю». Во время сеанса моя тоска по Эсме стала просто невыносимой.
Читать дальше