Анатолий Домбровский - Тритогенея Демокрита

Пахло горячей травой, розами и левкоями. Журчала стекающая в бассейн по мраморным плитам вода, щебетали птицы. Большая ярко-зеленая ящерица подбежала к краю бассейна, замерла, чуть приподняв голову, уставилась черными бусинами глаз на Демокрита.

— Что? — спросил Демокрит. — Что ты хочешь узнать? — Он плеснул на нее водой, ящерица юркнула в траву.

— А! — засмеялся Демокрит. — Я догадался. Роза — это Алкибия, и ящерица — тоже Алкибия. Старая Клита — колдунья, все это знают. Верно, Клита? — спросил он громко. Но никто не отозвался.

Ведь правда, если все состоит из одинаковых частиц, из атомов, то каждая вещь может стать любой другой вещью, каждое существо — любым другим существом. Так, в сущности, и происходит в этом мире, но, увы, не по воле вещей, которые лишены всяких желаний, и не по воле людей, а по велениям самой лрироды и не так скоро, чтобы вещь становилась другой на глазах у человека, а человек — кем-то другим в течение своей жизни. Вихрь Вселенной выбрасывает на берег Бытия свои удивительные создания и располагает подобное рядом с подобным — людей с людьми, голубей с голубями, деревья с деревьями, как морские волны выбрасывают и располагают в одном месте гальку, в другом — песок, в третьем — ракушки. И чтобы одна вещь стала другой, ее должно поглотить Небытие, размолоть на мельчайшие частицы, метнуть их в самое сердце Вихря, чтобы тот вновь слепил из них зримую вещь. Волны растирают ракушки в песок, мидии лепят из песка ракушки, века спрессовывают песок и ракушки в камень, волны дробят его, обкатывают осколки в гальку, растирают ее в песок… И так — вечно, вечно, вечно. Но ни одна вещь, ни одно существо не помнит о своем предшествующем существовании, и человек не помнит, но знает. И знает, что будет конец. А роза не знает, и ящерица не знает. И все же знание предпочтительнее незнания, потому что возвышает нас над бездной неведения бездушного мира и дает нам право сказать: «Все существует только для нас, потому что только мы знаем о существовании этого мира». Человек настолько человек, насколько он знает.

Демокрит и гости были приглашены на симпосион 10 10 С и м п о с и о н — обед, пир. в пастаду — главный зал дома, где некогда отец Дамасипп принимал персидского царя Ксеркса 11 11 Ксеркс — персидский царь, жил в V в. до н. э. . Еще и теперь у алтаря Гестии 12 12 Гестия — богиня домашнего очага. стоял медный треножник — подарок Ксеркса. На ободе треножника была сделана по желанию Ксеркса надпись. Она гласила: «Гостеприимство Дамасиппа достойно величия Ксеркса».

Ложе, на котором возлежал Ксеркс, также почиталось в доме как священная реликвия. Оно стояло у стены, застеленное мягким шерстяным ковром, и на него никто никогда не ложился.

Стены в пастаде были расписаны художником Тимолитом еще при жизни Дамасиппа. Живописная повесть рассказывала о том, как некогда теосцы 13 13 Теос — город в Ионии. , осажденные войсками Гарпага — лидийского наместника персидского царя Кира, покинули на кораблях свой родной город и приплыли во Фракию, в Абдеры, основанные Тимесием из Клазомен. Последняя часть росписи изображала празднество в честь Тимесия, которого абдеритяне и сейчас почитают как героя.

Двери пастады, ведущие во двор, были распахнуты и занавеси подняты. На высоких медных подставках горели масляные лампы, распространяя пряный аромат. Через раскрытые двери и высокие окна в зал вливался воздух, принося запахи сада, теплой земли и готовящейся пищи: во дворе на вертелах над углями жарились зайцы, посыпанные ячменной мукой, жирные гуси, пеклись на медных листах пироги с творогом и квасные хлебы, в котлах в оливковом масле тушилась свинина, кипели в жиру начиненные кровью и чесноком колбасы.

В зал, уставленный ложами и столиками, на которых стояли кратеры 14 14 К р а т е р — сосуд из металла или глины, реже — мрамора для смешивания вина с водой. Характерными чертами кратера являются широкая горловина, две ручки по бокам вместительного сосуда и ножка. и сверкали отделанные серебром рога для вина, уже были внесены амфоры с вином. Подбоченясь, они стояли в ряд, прислоненные к стене, и дышали из узких горловин дурманящим запахом.

Гости мыли руки над лоханью, посмеивались в предвкушении обильного угощения.

Дамаст указывал каждому его ложе, подводил к нему гостя, приглашал ложиться. Старший брат Геродот занял первое из шестнадцати лож, расставленных веером изголовьями к очагу, и, значит, разносящие пищу и вино рабы должны были подходить прежде всего к Геродоту; Дамаст занял последнее, отделенное от ложа старшего брата лишь узким проходом. Ложе Демокрита было вторым после ложа Геродота. Дальше возлежали софист Протагор, поэт Диагор, родственники и друзья дома Дамаста.