Анатолий Домбровский - Тритогенея Демокрита

Она тяжело дышала и сильно сутулилась. Волосы у нее были цвета вымоченного льна. Ноги стали костлявые и худые. На лице морщины — словно рябь на воде. И говорила Клита, отворачиваясь, чтобы Демокрит не видел ее беззубого рта.

— Да, да, — сказала Клита, заметив, как пристально Демокрит рассматривает ее. — Теперь я ничего не стою. Теперь меня и подарить нельзя — надо приплачивать: две мины — за дряхлость тела, мину — за слабость, три мины — за старческое уродство, — она засмеялась. — Но я дождалась тебя, теперь можно и умереть.

— Если хочешь, Клита, я ослеплю себя, чтобы не видеть твоей старости. Голос же у тебя чистый, и руки у тебя нежные, как тогда…

— Пусть боги будут добрыми к тебе, как ты ко мне, — сказала Клита. — Зевс царствующий послал мне вещий сон: я видела себя ребенком на твоих руках.

— Что это значит, Клита?

Клита оглянулась на шагавшего следом за ними Дамаста, приблизила лицо к Демокриту, сказала шепотом:

— Ты полюбишь Алкибию.

— Алкибию? Кто она?

— Проси ее у Дамаста.

— Кто она?

— Алкибия — моя племянница, дочь моей младшей сестры. Дамаст купил ее у Хармида, сына Ксеноклета.

— Разве у тебя есть сестра? Ты никогда не говорила мне об этом…

— Сестра умерла. Алкибия — красавица. Ей пятнадцать лет. Сестра умерла при родах. Дамаст купил малютку по моей просьбе, я вырастила ее. И теперь она мне как дочь. Она красавица, Демокрит. Проси ее у Дамаста. Или купи.

— Хорошо, — сказал Демокрит. — Я сделаю это. Я попрошу ее у Дамаста. Вместе с тобой.

Старуха закивала головой, утирая слезы.

Демокрит вошел в ворота. Увидел знакомый с детства широкий двор с алтарем Зевса в центре, над которым поднимался дымок недавно принесенной жертвы, раскрытые двери хозяйственных построек и кладовых, в которых стояли, глядя на него с любопытством, рабы Дамаста, деревянные колонны от огромного зала, в углу которого был очаг — жертвенник Гестии, уловил запах хлева, скошенной травы, козьего сыра.

— Я провожу тебя в сад, — сказала Демокриту Клита. — Помоешься в летней купальне. Там хорошо, цветут розы. Хочешь, я пришлю Алкибию, чтобы она натерла тебя щелоком?

— Нет, — сказал Демокрит. — За годы странствий я привык все делать сам.

— Она натрет тебя маслом.

— Нет!

— Тогда принесет одежды.

— Принеси сама, — сказал Демокрит. — Покажешь мне Алкибию на пиру.

— Ладно. Ты такой же упрямый, как и прежде.

Летняя купальня — небольшой бассейн, наполняемый водой из родничка, бившего тут же из-под камня, — находилась почти у самой садовой ограды среди плотного кольца кустов роз. В сущности, был не один, а два бассейна: один — верхний, мелкий, у самого родника, в нем вода быстро нагревалась под солнцем, другой — нижний, глубокий и меньших, чем первый, размеров. В верхнем купались дети, в нижнем — взрослые. Вода стекала через желобок под ограду и дальше — в овраг, поросший колючим дроком. В этом овраге водились дрозды, на которых охотился в детстве с Дамастом и Геродотом Демокрит.

Демокрит сбросил с себя хитон и по ступенькам спустился в бассейн, охая и вскидывая руки, — вода была не очень теплой. Ступил ногами на усыпанное мелкой плоской галькой дно, окунулся с головой, открыл под водой глаза, опрокинулся кверху лицом.

Золотая пленка поверхности воды колыхалась, по ней пробегали голубые и матово-серебряные складки. Там, где она светилась всего ярче, было солнце. Демокрит приблизился к этому месту лицом, вода вытолкнула его, золотая пелена разорвалась, и он увидел, как солнце стремительно метнулось ввысь и снова застыло неподвижно в самом зените голубого небесного купола.

Демокрит засмеялся, стал фыркать, бить по воде руками, крутиться волчком, отталкиваясь ногами от дна. И все закружилось: розовые кусты, деревья, высокая каменная ограда, выступавшая над деревьями крыша дома, солнце. Несколько мгновений все это еще плыло и после того, как он остановился. Ему показалось, будто над розовыми кустами качнулось чье-то лицо. Но когда все остановилось, лицо исчезло. Возможно, что он принял за лицо большую желтую розу, которая по какой-то причине раскачивалась. Воздух был неподвижен, и, значит, розу раскачала либо взлетевшая птица, либо какой-то зверек, прячущийся под кустом.

Демокрит поднялся на ступеньку, выступавшую над водой, опустился на нее, придвинул к себе чашу со щелоком, зачерпнул из нее пригоршню белого порошка, стал посыпать им голову, плечи, грудь.