Анатолий Домбровский - Тритогенея Демокрита

И еще: есть тропинки, которые ты протоптал в юности, есть единственный и неповторимый свет — свет родины и образ ее, который возбуждал твою душу, питал ее. Увидеть это вновь, отдав за это жизнь, — не слишком большая цена…

Праздная пестрая толпа поджидала корабль, стоя поодаль от причала, у портиков агоры. На причале теснились рабы, готовые по первому же знаку надсмотрщика принять концы корабля и приняться за его разгрузку. У других причалов стояло еще десятка два кораблей, на некоторых кипела работа, другие, уже опорожненные или готовые к отплытию, были безлюдны.

— Дамаст, — сказал Демокриту кормчий, указав на высокого человека в белоснежном шерстяном плаще и черноременных крепидах 7 7 К р е п и д ы — один из видов древнегреческой обуви, сандалии без каблука на деревянной или кожаной подошве. По бокам крепиды имели невысокие кожаные бортики. Сквозь отверстия в этих бортиках продевались длинные шнуры, которые крест-накрест охватывали ногу. В некоторых случаях эта обувь имела задник, но оставляла свободными пальцы ног. , стоящего у самого причала в окружении четырех рабов-спутников. — Твой брат встречает тебя, Демокрит.

— Пусть человек возьмет мой ларь и следует за мной, — сказал кормчему Демокрит. — Благодарю тебя, Фавборий. Путешествие было приятным.

Они улыбнулись друг другу: чернобородый крепыш Фавборий и худой светловолосый Демокрит.

— Надень мою новую хламиду, — предложил Фавборий.

— Не надо: пусть Дамаст подарит мне платье — это доставит ему радость.

— Рад буду вновь увидеть тебя на моем корабле, Демокрит.

Дамаст был красив, как и все дети Дамасиппа. Статный, голубоглазый, с курчавыми светлыми волосами, с золотистой, аккуратно подрезанной и ухоженной бородой. Дорогой белый гиматий 8 8 Г и м а т и й — плащ. с голубой окантовкой и золотистыми шнурками на рукавах ниспадал с его плеч глубокими плавными складками. Под ногами его лежал красивый коврик, чтобы раскаленные солнцем камни не жгли ему ступни, хотя у его крепид были толстые подошвы. Двое рабов-спутников держали над ним легкий навес из белого полотна, укрепленного на двух шестах.

Дамаст улыбался приближающемуся Демокриту, но не сделал ни шага ему навстречу. Он обнял брата, когда тот подошел к нему, похлопал по спине и сказал:

— Здравствуй, Умник. Ты мог бы надеть праздничное платье для такого случая: люди глазеют на тебя, подумают, что я обнимаюсь с нищим.

У Демокрита закружилась голова: так пахло от Дамаста дорогим розовым маслом.

— Радуйся, что я не сошел с корабля нагим, — ответил Демокрит брату. — У меня нет другого платья… — Он засмеялся, отступил на шаг. — А ты похож на дорогую статую, Дамаст. Когда б ты окаменел, ты стал бы украшением агоры. Где старший брат Геродот?

— Он болен, — ответил Дамаст. — Но вечером он будет на пиру, где мы споем наш семейный пеан 9 9 П е а н (греч.) — песня, гимн. . Я пригласил друзей, а также Протагора и Диагора, чтобы сделать тебе приятное. Надеюсь, ты еще помнишь этих людей?

— Протагор — тот самый носильщик дров, которого я обучил когда-то письму и чтению? — спросил Демокрит.

— Да. Но вряд ли он теперь помнит, что был носильщиком дров. Протагор теперь — мудрец, софист, почитаемый многими. Лучшие семьи отдают ему в обучение своих детей. Теперь он пьет лучшее вино и натирается лучшими маслами.

— А Диагор? О каком Диагоре ты сказал? — спросил Демокрит.

— О том, который должен тебе десять тысяч драхм. Раб Диагор, которого ты выкупил за десять тысяч драхм и отпустил на свободу.

— Кто же он теперь?

— Поэт. И тоже знаменит. На состязании поэтов в Афинах он был увенчан лавровым венком.

— Я рад, — сказал Демокрит.

— А кем стал ты? — спросил Дамаст.

— Я мог бы стать царем персидским, — ответил Демокрит, — но не стал им. Персидский царь предлагал мне свой престол, когда умерла его жена. Правда, для этого я должен был воскресить его жену…

— Ты не воскресил? — усмехнулся Дамаст, дав знак рабам, что пора идти.

— Я воскресил бы, если бы царь сумел написать на могиле жены имена трех людей, не знавших печали.

— Он не смог найти таких людей?

— Да. И я сказал ему: «О величайший чудак, что ты плачешь, не переставая, как будто только ты один на всем свете охвачен столь великим горем? Ведь нет ни одного человека из когда-либо живших, который бы не разделял твоего страдания».

Дамаст взял Демокрита за локоть, и они пошли рядом.

— Ты хорошо ответил, — сказал он Демокриту. — Ты хорошо ответил царю. Но ты не ответил на мой вопрос: кем стал ты?