Борис Павленок - Преданный и проданный

— Я пришёл выразить своё возмущение.

— Чем, ваше высочество? — Потёмкин был само внимание и почтение.

— Солдат Измайловского полка обряжают в какие-то варварские кафтаны взамен установленной формы.

— Это полевая форма, коя даёт солдату простор в движениях.

— Кто приказал?

— Я. — Потёмкин вытянулся в струнку.

— На каком основании? — Павел вскочил.

— Как председатель Военной коллегии.

— Но я командир полка. — Павел вздёрнул подбородком.

— Вы ещё и командующий флотом, — почтительно склонил голову Потёмкин. — У меня там вакансия, а предстоят бои с турками, может, вступите в командование эскадрой?

Каюта адмиральская роскошна... Я нынче же указ подам на подпись. Матросики уж так рады будут, а турки сами в плен пойдут.

— Вы издеваетесь надо мною, — догадался Павел. — Я сей же час доложу матушке!

— Не забудьте напомнить при этом о трёх миллионах, кои пошли на покрытие долгов жёнушки вашей. Думаю, сведав о том, матушка оставит вам на содержание столько, что и мундир адмиральский не пошить. Она дама бережливая.

— Вы интриган! — заорал Павел, бегая по кабинету.

Потёмкин минуту следил за беготнёй, потом вскрикнул:

— Ой! — и упал в кресло.

— Что с вами? — Павел остановился.

— Живот схватило, пардон, в сортир надо...

Павел, грохоча ботфортами, умчался, а Потёмкин так и остался в кресле, держась за живот и корчась от хохота.

Вошедший адъютант недоумённо смотрел на фельдмаршала, потом решился окликнуть:

— Ваша светлость просили напомнить о визите к императрице.

Хозяйка — фрау Циммерман, пожилая швейцарка с фельдфебельской выправкой, чопорным лицом и заученной улыбкой — ввела Екатерину и Потёмкина в небольшой зал, сверкающий паркетом, пестрящий обивкой стен и с потолком морёного дуба. В зале резвились три девчушки лет семи-девяти. Старшая играла на клавесине. Инструмент мягко и глуховато отстукивал мелодию, а двое младших — обе в розовых платьях, с розовыми бантами в тёмных волосах, одинаково завитые, — старательно делали ножкой вправо, ножкой влево. Когда вошли взрослые, девочки замерли, встала и старшая, что сидела за инструментом. Фрау Циммерман махнула: продолжайте, мол. Клавесин начал отстукивать слащавый напев «Ах, майн либен Августин, Августин». Девочки, как заводные куклы, стали повторять ножкой вправо, ножкой влево и заученно улыбались. Фрау, непрестанно приседая и продолжая улыбаться, поясняла:

— У них четверть часа отдыха. Я просила бы вас не затягивать свидание. Десять минут достаточно? Потом урок французского языка. Пожалуйста, возьмите Лизхен и можете устроиться в гостиной.

Потёмкин вглядывался, пытаясь угадать свою, но одинаково одетые и повторяющие одинаковые движения девочки мельтешили перед единственным оком, и одна всё время исчезала из поля зрения. Он попросил:

— Катя, забери нашу...

Девочки порхали рядом, и Екатерина, положив руку на плечо одной, позвала:

— Лизхен!

Не останавливаясь — шаг влево, шаг вправо, мах влево, мах вправо, — она ответила:

— Я Надина, Лизхен вон та. — И мотнула головой, указывая непонятно на кого — ту ли, что танцевала, ту ли, что играла.

Потёмкин укоризненно смотрел на супругу: неужто собственного дитяти признать не может? Екатерина смутилась:

— Давно не была, они так быстро вырастают... Но я намедни ей коробку шоколада послала и игрушек всяких.

Тогда Потёмкин позвал громко, нарушив чинный покой пансионата:

— Лизонька, иди ко мне.

Другая танцорочка охотно обернулась к родителям, присела в забавном книксене.

— Йа, майн герр? — Тоненькая, грациозная, она двигалась бесшумно.

— Ты не могла бы немного поговорить с нами?

Она смутилась:

— Я отшень плех говору русски.

— Будем шпрехен нах дойче, — положил ей руку на плечо Потёмкин.

Она еле ощутимо дрогнула, сжалась под ладонью отца. Но ответила, светло улыбнувшись и глядя ему в лицо чистым взглядом:

— Йа, йа... зер гут... отшень ка-ра-шо.

Они прошли втроём в соседнюю комнату, сели на диван. Из зала послышалось:

— Айн, цвай, драй... — И снова надоевшая мелодия. Вездесущий «Августин» не покидал их все краткие минуты свидания.

— Как ты живёшь, малышка, здорова ли? — спросил Потёмкин, не отрывая взгляд от лица девчушки, пытаясь отыскать родные черты и стараясь сидеть так, чтобы его уродство не бросалось в глаза.

Дочерино лицо оставалось вопросительно-напряжённым, и она жалась к Екатерине.

— Я здорова, и мне хорошо живётся у мадам Циммерман. Мы много занимаемся учением и достаточно имеем времени, чтобы поиграть, — заученно-складно ответила девочка на немецком языке.