Борис Павленок - Преданный и проданный

— Простите мне несдержанность чувств, но с той минуты, как я получил ваше послание, все думы мои были об одном: как устранить несправедливость судьбы... Извините, что явился без подобающей вашему императорскому высочеству пышности, но сами понимаете, дело тайное. — Алехан настороженно огляделся вокруг.

— В этом доме вам бояться некого, здесь все свои. Но встаньте, граф. Прошу провести в моём доме нынешний вечер с друзьями.

— Позвольте представить вам моих сподвижников — художника Матти Мори и адъютанта, лейтенанта морской службы де Рибаса... Они, к сожалению, будут вынуждены удалиться, чтоб охранить нас от нежелательных вторжений.

Сподвижники откланялись.

Выйдя на улицу, Маттей сказал:

— Я пошёл... А может, забежим в тратторию, тут рядом. Тебе надоест одному торчать. У них, похоже, надолго, дамочка, судя по всему, затянет графа в постель, а он ежели разыграется, то не унять.

— Думаешь, с первой встречи?

— А ты не видел, что она готова была при нас?.. Чахоточные, они пылкие.

— А у неё?..

— Да, мне пан Доманский рассказал.

— Тогда идём.

Светало. Де Рибас дремал, прислонясь к тумбе. Алехан толкнул его в бок.

— Завтра беру на корабль и поднимаем паруса. Согласна выйти замуж. — Зевнул и сообщил: — А так, в общем, ничего особенного. Наши девки не хуже.

За иллюминатором безбрежное море гнало волну. Изрядно качало. Поскрипывал такелаж. Пробили склянки. Алехан и княжна в адмиральской каюте лежали в постели. Она потрогала шрам на лице самим Сатаною данного ей супруга и жалостливо сказала:

— Пресвятая Дева Мария, сколько ты перенёс! Подумать только, не отбей шпагою руку корсара... Ужас!

— Да уж, эти корсары что звери. Дерутся каждый как тысяча чертей. Чуть зевнёшь — кинжал в рёбра, и аминь.

— Храни тебя пан Езус.

— Это по-польски. По-русски — Господи Исусе.

— Езус, Исус — какая разница... Скоро Петербург?

— Если ветер хороший, дён через пять будем.

— Ах, я так мечтаю: почётный караул, пушечные залпы, венчание в соборе, ласковая рука императрицы... Не может же она не признать меня наследницей престола. Закон на моей стороне.

— Да-да, — полусонно бормочет Алехан. — Закон, караул, императрица... Всё будет. Давай поспим ещё. — Он прижался к ней.

Вдруг в дверь каюты застучали громко, бесцеремонно, похоже, сапогом. Грубый голос орал:

— Эй, адмирал, выдь наружу!

— Какого чёрта в такую рань?

— Граф Орлов, именем императрицы вы подвергаетесь арестованию за государственную измену!

— Что?! Я покажу вам сейчас измену. — Орлов натягивал штаны, ботфорты, камзол. Стук меж тем не утихал.

— Алексис, что они говорят? Арестование?

— Бунт на корабле! Я им сейчас. — Алехан рывком открыл дверь, кого-то сбил с ног, на него бросились сразу несколько человек, он расшвырял их, но подоспела подмога, и Алехан был скручен верёвкой.

Больше княжна ничего не видела, ибо в каюту заглянул офицер и сказал:

— Синьора, ваш супруг арестован вследствие государственной измены.

— Пустите меня к нему!

— Не велено. Чтоб не скучали, к вам приведут служанку.

Дверь захлопнулась. Княжна, сжавшись в комочек, так и сидела в постели. В глазах её был ужас.

Алехан пил в кают-компании. Утеревшись салфеткой, пробурчал:

— Черти, не дали медовый месяц справить.

В ответ ему раздался смех. Маттей с трудом поднял голову со стола.

— Все вы... дети Сатаны. — Он был смертельно пьян, едва ворочал языком. — Целым флотом — на пичугу малую. Дьяволы, будьте вы прокляты!

— Спи, спи, ангел, — отмахнулся Орлов. — Эта малая пичуга такой крови могла стоить... Де Рибас, ты плохой хозяин на корабле, почему гость недостаточно пьян?

— А ему хоть бочку...

— И всё равно скоты... — твердил Маттей.

Потёмкин вошёл стремительно — без стука, без предупреждения — когда она готовила себе кофе на спиртовке, и окутал её плечи турецкой шалью. Она по-девчоночьи ойкнула и прижалась к его груди. Он обнял её за плечи, коснулся губами лба. Но это не был жест любви, скорее дань приличия. Откинул голову и впился единственным глазом в её лицо, не то спросил, не то отметил:

— Не ждала, мама...

Она, выдержав первый взгляд, ответила торопливо, будто боясь, что не поверит:

— Что ты, Гришенька, ждала... — Отвела глаза, прибавив невпопад: — И Александр Матвеевич...

— И Корсаков, и Ранцев, и Стоянов, и Мордвинов... — Продолжить Потёмкин не смог — пресеклось дыхание.

Она отстранилась и, не оправдываясь, не отрицая, скривила губы в презрительной усмешке.