Борис Павленок - Преданный и проданный

— Отечество?

— Австрийская империя, — ответил де Линь.

— Ваше звание?

— Солдат.

— Чин?

— Генерал.

— Имя?

— Де Линь.

— Хорошо.

Суворов, одобрив, хотел бежать далее, но Де Линь удержал:

— А вы какой нации?

— Русский.

— Ваше звание?

— Солдат.

— Чин?

— Генерал.

— Имя?

— Александр Суворов.

— Тоже хорошо.

Оба рассмеялись и, обнявшись, отошли, ибо были давно знакомы.

— Бежим подале, батюшка, — сказал Суворов. — Счас коронованные особы пойдут. Стопчут.

— Мой шеф инкогнито, как граф Фалькенштейн. Так что войдёт тишайше, особенно как узнает, что здесь сам Суворов.

— Уважает?

— Восхищен!

— То-то... — Суворов взбил хохолок надо лбом.

Но кесарь решил инкогнито отбросить. Лев Нарышкин, отворив дверь, возгласил:

— Его Императорское Величество монарх австрийский, кесарь Римской империи Иосиф Второй!

Иосиф, молодой, статный, подтянутый, ступив за порог, всем отдал поклон общий.

Нарышкин снова возвестил:

— Его Величество король польский Станислав... Первый!

Станислав, уже немолодой, но молодящийся, разодетый и увешанный регалиями, впорхнул в салон, изящно раскланялся, ища глазами Екатерину. Она вошла последней.

— Её императорское величество государыня российская Екатерина Вторая!

На сей раз добрый немецкий бауэр Фогель признал бы в ней царицу, хотя одета она была не в золотое платье, а лишь в своё излюбленное — малинового цвета, но драгоценности нацепить не постеснялась да и корону малую приладила поверх лба. За плечом высился фаворит Мамонов. Понятовский протянул было к ней обе руки, но она дала ладонь Иосифу и сказала:

— Коль тут есть первые, мы, вторые, станем держаться вместе, не так ли?

— Согласен.

Призыв Екатерины к союзу и ответ заставили Безбородко и Потёмкина переглянуться. Послы насторожились.

Справа от Екатерины сел Мамонов, за ним попытался втиснуться Станислав, но Потёмкин решительно уместил своё тело рядом с Мамоновым, таща за собой и Безбородко. Понятовскому пришлось сесть на стороне Иосифа, вслед за де Линём, имея по левую руку Суворова. Внесли шампанское.

Иосиф сказал:

— Ужин сей, как известно, не официальный и не церемониальный. Посему я решил пренебречь этикетом и забежать вперёд хозяев. Но это, думаю, извинительно, ибо среди нас сидит дама, которая по исторической несправедливости именуется второй, и это надобно исправить немедля: я предлагаю тост за здоровье императрицы российской Екатерины ВЕЛИКОЙ. Виват!

— Виват!

Грохнули пушки за окном троекратно. И тотчас же по склону каневской горы побежал огненный ручей, окружая созданный цветным огнём вензель «Е-П». В небе распустились цветы фейерверка.

— Спасибо, Ваше Величество, спасибо, господа. Прошу садиться. Поскольку женщине, хоть и великой, неуместно править беседу, мы поручаем этот труд хозяину здешних мест князю Потёмкину.

Румянцев бесцеремонно спросил:

— Я уже не губернатор Киевский?

— Киевская губерния, щедрым гостеприимством коей мы уже пользовались, здесь оканчивается. Мы вверяем себя в руки губернатора Таврического, светлейшего князя Потёмкина. Примите поздравления, князь.

— Виват!

— Виват!

— Виват!

Залп. Фейерверк.

— Похоже, мы попали на семейные торжества, — пробурчал Фитц-Герберт Сегюру. — Три фаворита за столом.

— Невпопад, мой друг. Есть незримая фаворитка, самая главная.

— Кто?

— Россия.

— Предлагаю тост за австрийскую корону и августейшего кесаря Иосифа, — провозгласил Потёмкин.

— Виват!

Залп. Залп. Залп. Фейерверк.

— А мне сдаётся, — вступил в разговор Кобенцль, — тут нынче свадьба России с Австрией.

— Не спешите, господа, — хохотнул Безбородко. — То ли ещё увидите.

Послы прикусили языки.

С королём польским произошла неловкость. Когда Потёмкин возгласил: «За здоровье короля польского Станислава», — и все выпили, отгремели салюты и просияли фейерверки, Понятовский поднялся и разъяснил бестактно и не к месту:

— Я хотел бы присутствовать здесь не в качестве суверена другой страны, а как старый и добрый друг Екатерины Великой Станислав Понятовский.

Мамонов со звоном бросил ложку в тарелку, встал и вышел. Потёмкин удивлённо воззрился на Понятовского. Над столом пронёсся шёпот. Екатерина поднялась:

— Господа, я дурно спала эту ночь и хотела бы уйти на покой... Веселитесь без меня.

Хмель, видимо, вовсе ударил крулю в голову — а может, и страсть, не будем судить поспешно. — Понятовский тоже встал.