Альфред Аменда - Аппассионата. Бетховен

Он обошёл ряды скамей, чувствуя, как сердце начинает ныть и болеть. Но виной этому была вовсе не раненая рука.

Помощника органиста из Бойля он знал. Этот обходительный молодой человек уже сидел за органом. Он жестом подозвал Людвига и прошептал:

— Ну как там твоя рука?

— А кто меня... заменит?

— Этого я тебе сказать не могу, но, надеюсь, он скоро придёт. — Помощник органиста ткнул пальцем в лежавшие рядом с ним плащ и шляпу. — Я сижу как на углях. Мне ещё предстоит играть в другой церкви.

Людвиг придвинул к органу сиденье с откидной спинкой. Он не хотел, чтобы его видели с Нефе, ибо после Роттердама сделался ещё более робким и нерешительным.

Как же замечательно сидеть вплотную к органу и вновь слышать его голос! От него даже утихла боль в руке. «Разумеется, от царившего в церкви холода орган немного расстроился, но тут мы легко справимся, это ведь не смычковые инструменты».

Он быстро устал, ибо много ночей его мучили жар и бессонница. Он с трудом приоткрыл глаза и с облегчением констатировал, что хоры пока ещё пусты.

— Людвиг, старый разбойник, разлёгся как ни в чём не бывало на моём плаще...

— А, кто?.. — Людвиг резко вскочил на ноги.

— Никто. Пойду скажу его преосвященству, что...

Помощник органиста торопливо набросил плащ, взял ноты, надел шляпу и ушёл.

Людвиг остался один. Может, погасить светильники? Нет, пусть этим займётся старик Каспар, всё ещё таскающий с собой миску с водой. Внезапно он решительно сорвал повязку и, подняв голову, увидел в зеркале над органом своё искажённое мукой лицо. А ушах загудел ветер, Людвигу даже почудился призывный шум орлиных крыльев, и он со стоном дёрнул за регистры. Рука не слушалась, а на клавиатуру тут же закапала кровь. Но Людвиг, стиснув зубы, продолжал играть и даже не заметил, как к нему приблизились два человека в усыпанных снегом плащах. Один из них был горбат, другой, напротив, отличался высоким ростом и статью.

— Мы опоздали, — прошептал Нефе.

— А кто играет? — Подобные раскатам грома звуки вынудили его спутника чуть отойти назад.

— Мой ученик и адъюнкт Людвиг ван Бетховен. — На лице Христиана Готтлиба Нефе выражалось явное удовлетворение.

Людвиг выдержал последний аккорд, убрал руки с клавиш и взглянул на Нефе и пришедшего вместе с ним лейб-медика курфюрста надворного советника фон Кериха.

— Я... чуть запачкал клавиши.

— У месье Людвига ручонки никогда не отличались чистотой, — угрюмо кивнул Нефе. — Но сегодня, мой мальчик, ты сыграл неплохо, хотя... — Он на мгновение задумался, не желая перехвалить своего ученика, а потом добавил: — Полагаю, однако, что в последнем аккорде опорного баса могло быть больше.

Кто-то рядом так прекрасно играл на рояле, что Людвиг не выдержал и проснулся. Неужели это его брат Карл?.. Он медленно открыл глаза и сразу же увидел солнечных зайчиков, весело прыгающих на металлических шарах кровати. В окне видны были покрытые сверкающим снегом крыши домов. А может, сегодня праздничный день?

— Ты проспал целые сутки, Людвиг.

— Неужели? А сколько сейчас времени?

— Уже давно миновал полдень. Хочешь есть?

— Не то слово. Я готов волком пробежаться по мясным лавкам Бонна.

— В Рождество, к сожалению, для волков мясные лавки тоже закрыты.

— Правильно, сегодня же Рождество...

— А как твоя рука, Людвиг?

— Моя рука? Я её больше не чувствую. Будто её вообще нет.

— Да нет, она на месте. — Мать с сомнением покачала головой. — Так что ты будешь есть?

— Всё... А кто там играл?

— Господин Нефе. Он сегодня ночевал у нас.

— Господин Нефе...

При упоминании его имени в памяти стали всплывать отдельные эпизоды вчерашнего дня. Вот его хвалят за игру на органе. Вот сани быстро несут его по улицам...

Тут музыка смолкла, и в комнату вошёл сам господин Нефе.

— Я всё слышал. Месье изволили хорошо отдохнуть и теперь хорошо восприняли мою с таким тщанием исполненную музыку. — Горбун с напускным гневом воздел руки. — Подумать только, он не стал ждать, пока господин надворный советник прооперирует его, а играл на органе до тех пор, пока из раны не вытек гной. Но между нами: сей костоправ ни к чему не пригоден и может лишь прописать промывание обычной водой. Вспомни, Людвиг, я всегда говорил, что музыка от чего угодно излечит.

В дверь постучали, и Магдалена вышла в коридор.

— Мы не помешаем, мадам ван Бетховен?

— Нет, нет, что вы! Такая честь для нас!

— Мы сегодня ночью были на рождественской службе. Как себя чувствует Людвиг?