Альфред Аменда - Аппассионата. Бетховен

— Очень хорошо. Листок мы не будем вырывать, ибо этот день — один из счастливейших в моей жизни.

Прошло уже двадцать пять минут...

Наконец Пуговица вернулся, и по движению его губ Бетховен угадал, что мальчик насвистывает какую-то грустную мелодию. Но лицо его выражало неподдельную радость.

— Извини, дядюшка Людвиг, но моей вины здесь нет. — Он приложил руку к сердцу. — Папа ползёт как черепаха. Я встретил его по дороге и попросил пойти со мной. Конечно, члену Придворного Военного совета тут же выдали деньги. Я бы их вряд ли получил.

— Ну, Герхард, совсем ты меня уморил. — В комнату, шумно отдуваясь, вошёл Стефан Бройнинг. — Бегаешь прямо как борзая. Вот твои деньги, Людвиг.

Он положил на кровать пачку банкнот.

— Убери их, Стефан. Я хочу встать и сесть за работу.

— Чего ты хочешь?

— Я просто хочу отблагодарить Филармоническое общество. Англичане, а не венцы оценили меня по достоинству, и я хочу написать для них Десятую симфонию.

— Похоже, наш пациент начал поправляться. — На пороге неожиданно появился Мальфатти и с загадочной улыбкой посмотрел на Бетховена.

— Радостное известие почти исцелило меня. И теперь я... теперь я хочу встать и начать работать.

С этими словами он тяжело осел на подушки.

— Я принёс лекарство, которое быстро восстановит ваши силы. — Он накапал из маленького флакона несколько капель в стакан с водой и метнул из-под полуопущенных век острый как бритва взгляд в сторону Бройнинга. — Мне нужно с вами поговорить, господин советник.

В соседней комнате Мальфатти сбросил с лица улыбку и каким-то приглушённым, тусклым голосом сказал:

— Он сейчас уснёт. Налицо признаки агонии. Естественно, точного дня и часа я не знаю и боюсь, что при таком здоровом, как у циклопа, сердце агония может затянуться. Я бы уже сейчас начал подготовку к соборованию.

— Боже мой. — Бройнинг судорожно вцепился в спинку стула. — Он давно так не радовался, сообщение из Лондона пробудило в нём волю к жизни. За что, за что?..

— Вы, наверное, вспомнили известное изречение Гёте, — внезапно спокойно, словно речь шла о каком-то пустяке, произнёс Мальфатти. — «Ещё никто не умер, не дав предварительно согласия на свою смерть». Увы, эти в высшей степени глубокомысленные слова следует воспринимать cum grano salis [134] Не совсем всерьёз (лат.). . На самом деле смерть забирает всех, кого она выбрала, не спрашивая их согласия.

— Господин доктор Мальфатти...

— Понятно. Вы надеетесь, что я ошибся. — Он пристально взглянул на Бройнинга и задумчиво постучал пальцами по подлокотнику. — Вы же знаете, что господин ван Бетховен когда-то выгнал меня из своего дома, обозвав полным невеждой и шарлатаном?..

— Да, мне жена рассказывала.

— Поверьте мне, господин советник, я был бы счастлив, если бы его слова сегодня подтвердились.

Это произошло через несколько дней.

Как только Бройнинг услышал шуршание и шелест в спальне, он немедленно вошёл туда, держа в вытянутой руке картонную табличку, на которой крупными буквами было написано:

«А la bonne hcure [135] В добрый час (фр.). , Людвиг. Оказывается, ты можешь спать как сурок! Ты проспал больше двух суток! Как ты себя чувствуешь?»

За это время его друг настолько изменился, что потрясённый Бройнинг чуть не выронил табличку. На нездоровом, желтовато-красного цвета лице появилось какое-то странное выражение. Казалось, Бетховен наконец-то нашёл ответ на давно мучивший его вопрос, но никак не решается смириться с ним. Глубоко запавшие чёрные глаза, словно паутиной, были оплетены тёмными тенями, а оспины на лбу превратились в маленькие бугорки. Рассыпавшиеся по подушке всклокоченные седые волосы напоминали каменную осыпь, а голос, вроде бы тихий и безжизненный, тем не менее поражал силой.

— Извини за беспокойство, Стефан, но у меня во рту всё пересохло.

— Ничего, у нас есть хорошее средство. — Бройнинг показал на несколько бутылок, стоявших на столике возле кровати. — Помнишь, ты в Майнце заказывал у Шотта вино. Первые бутылки только что доставлены специальной каретой.

— Слишком поздно.

— О чём ты? Почему поздно?

Тут больной увидел Мальфатти и Герхарда и захотел сделать им приятное:

— Потому, что за это время мои вкусовые пристрастия сильно изменились. Сейчас я хочу пунш со льдом.

— Принести тебе стакан из кондитерской, дядюшка Людвиг?

— Можно даже два, — милостиво разрешил Мальфатти.

Бройнинг удивлённо взглянул на него, но ничего не сказал и склонился над беспокойно заворочавшимся в постели Бетховеном.