Алексий Лисовин: Княжьи люди [СИ]

— Ты правильно сделал! — Посмотрел боярин на своего слугу. — Тот холоп пускай помогает Жиляте, покуда он полностью не исцелится. — И опять улыбнулся лекарю. — Думаю этого ждать, долго не придётся.

Лавр с озабоченностью в голосе, заметил, что полное излечение Жиляты если и случится, то еще не скоро.

— Он вообще может остаться калекой. Ногу ему попортили. Я что могу, то сделаю, но боюсь быть ему на век хромым. Ходить сможет, но с палкой…

— Эко же! — Махнув рукой, перебил его Путислав. — А ездить верхом он будет способен?

Лекарь пожал плечами. Путислав нахмурился. Прошелся по шатру, снова размышляя.

— Это какой же с него тогда воин? — Сказал вслух и обернулся к Лавру. — Но ты его лечи! Делай всё что надо! — Остановился у постели сына и долго смотрел на него. Потом обернулся к иконе, перекрестился и вдруг позвал Прокла.

— Ступай сюда, да возьми перо, чернила и кожу.

Слуга тот час уселся за стол, разложив на нем кусок пергамента и вооружившись гусиным пером.

— Пиши! — Сказал ему Путислав и принялся диктовать. — Грамота честному мужу Жиляте от боярина Путислава Всеславича, о том, что деревня Липовка, что на реке Нерли близ города Суздаль, отныне и навсегда, его, Жиляты, наследственная вотчина.

Прокл только что бодро писавший, вдруг сбился и недоуменно посмотрел на Путислава. Тот, заметив его взгляд, только усмехнулся:

— Ну, чего замешкался? Пиши-продолжай! Не видишь, боярин верного человека жалует за службу! Да нынешний день не забудь указать! Справил что ль? Ну, так давай мне перо! — Перечитав написанное, боярин старательно вывел на пергаменте своё имя. Полюбовавшись на него, довольно кивнул:

— Вот теперь честь по чести!

Лютобор удивлённый столь неожиданным оборотом, с восхищением смотрел на своего дядю.

Утренняя хмарь, через поднятый полог плеснула внутрь шатра, разгоняя его пропитанный гарью сумрак. Жилята замешкался, привыкая к яркому свету и силясь рассмотреть, что там за стенами уже опостылевшего шатра.

Шагах в десяти стояли сани, крытые холстиной, из-под которой выглядывало лицо Коченя. Рядом с ними ждал Агапий. Больше никого не было видно.

— Хорошо. — Выдохнул Жилята и отпихнул докучливо-заботливые руки Мезени.

— Да будет тебе! Я теперь сам! — Опираясь на клюку, выбрался наружу. Тут же, налетевший вихрь морозного воздуха, рванул его, покачнув опасно, но Жилята смог устоять и самостоятельно проделать весь путь до саней. Забираясь них, сердито рыкнул на пытавшегося помочь Коченя.

— Потеснись, а то разлегся!

Воин покорно сдвинулся на самый край. Жилята удобно устраивался на санях, радуясь тому, что за сегодня ни разу не потревожил рану. Тем временем Мезеня заботливо забрасывал их овчинами и еще, какой-то рухлядью.

— Поезжай! — Приказал он Агапию.

Сани плавно по склону поползли к Волге. Жилята обернулся. Его шатёр из всех шатров суздальского стана, один до сих пор оставался не убранным. Жилята, обычно скорый на сборы, сегодня нарочно медлил, предоставляя время суздальским воинам уйти к коновязям. Не хотел, что бы они увидели, как он неловко ковыляет с клюкой, хотя и понимал, что и без них видоков будет достаточно для того, что бы о его немочи узнало всё войско. Стоявшие за шатром холопы, проводив Жиляту взглядом, принялись разбирать шатёр.

На льду реки Агапий остановил сани в самой толчее десятков таких же обозных саней, по большей части гружённых воинским скарбом. Жилята опираясь на локоть, приподнялся осматриваясь. В нос ударил густой запах конского навоза, смешанный с дымом большого догорающего костра. Челядины жгли его, отогревая мёрзлую землю, что бы потом копать в ней могилу для тех своих товарищей, что не пережили тягот походного быта. Жилята слышал, что в этот раз таких не то двое, не то пятеро. Путислав велел похоронить их здесь. В Суздаль разрешил увезти лишь труп зарезанного сторожа, что было неслыханной честью, учитывая то, что места в санях нужны были для тел павших воинов. Погибших как обычно везли в хвосте обоза. Жилята обернулся посмотреть в ту сторону, но обзор был перекрыт Мезеней. Воин сидел на жеребце, поверженного им Иняса, и хмуро присматривался к лесу за Волгой. Последние два дня он был смирным и молчаливым. Должно быть, подействовала та наука, которую ему, не скупясь на брань и оплеухи, преподал его дядька. Сам Лавр ехал в голове обоза вместе с Изяславом. Два дня назад боярич опамятовал и за это время даже немного окреп, но Путислав всё равно очень о нём беспокоился. Лавр согласился сопровождать его сына, наказав своему племяннику в дороге приглядывать за Коченем, который всё еще был очень слаб и не мог ехать верхом. Жилята знал, что это поручение придумано Путиславом для того, что бы молодые воины были под присмотром. Вспомнив об этом, приподнялся, высматривая боярина.