Мария Бушуева - Рудник. Сибирские хроники

– За белый воротничок, Андрей Викентьевич.

– За воротничок?

– За барина приняли, а барин для них – кровопийца. Теперь их и лечить-то некому: кто еще обладает таким бескорыстием и благородством?

Через три дня поле гибели Паскевича умерла Эльза. Приехавший на освидетельствование старик-врач написал, что смерть наступила от остановки сердца.

– Вследствие чего? – спросил Краус

– Вследствие естественной изношенности организма по причине глубокой старости, по виду покойной не менее восьмидесяти лет, а то и все девяносто.

Старик-доктор был почти слеп.

Но в Нерчинск возвращаться не пришлось: неожиданно в Иркутск приехал сам Бутин с новой идеей: построить здесь солеваренный завод. Больно дорого продают соль купцы из Усолья-Сибирского, да и качество их оставляет желать лучшего, объяснил он Краусу. Уроки продолжим, а в придачу я попытаю вас на предмет ваших деловых качеств, подсказывает мне мое чутье, что они у вас незаурядные. Чем вы хуже поляка Савичевского? Его мыловаренный завод неплохо работает, а он сам еще и кедровым орехом торгует. Я ведь тоже начинал, не будучи уверен, получится ли из меня нынешний Бутин: в пятнадцать лет нанялся приказчиком к нерчинскому купцу Хрисанфу Кандинскому, про него всякое говаривали, мол, и кистенем на тракте не брезговал, когда сколачивал свой капитал, но я молве не верил и сейчас не верю: болтали от зависти. Он по-доброму ко мне относился и, когда разорился, продал мне очень дешево свой магазин в Нерчинске. С него и пошла моя деловая история. Вообще, Викентий Николаевч, именно зависть людская – самая страшная темная сила мира, завидуют всему: и что у человека талант, и что у другого кошелек толст, что дом велик или жена красавица, и доброте ее тоже; завидуют России, что владеет она необъятными землями, вот бы, мол, страну расколоть, как орех, и прихватить территории… Моя первая жена Софья, ангел и по характеру и по наружности, была сильно чувствительной: я, признаться, люблю роскошью людей поразить, больше уважают, и знаю, мой палаццо – это мне памятник, мое нерчинское бессмертие, а она от зависти людской страдала, косо на нее кто посмотрит, заболеть могла. И вот умерла молодой, так Серафима, моя домоправительница, уверена: навели завистливые черные люди на жену мою и на двух наших детишек порчу: скончались младенцами они, следом и Софья. Суеверие? Кто его знает… Человек – существо ведь не только телесное, но в первую очередь – душевное. Душа страдать начнет – тело болью откликнется. Порой только молитва и помогает… Ну, будет о грустном… Завтра жду вас утром в конторе: попробую ваши силы совсем в другом деле. А вечерами продолжим учить немецкий, я уже начал читать самого Гете!

Бутин не в первый раз ставил ему в пример не только успешно торгующего Савичевского, но и другого поляка – Подлевского, заготовителя и поставщика зерна в Алтайское горное управление, и Капинских с их фабрикой сыров: он знал досконально всю сибирскую торговлю.

– Но я птица ранняя, работу сам начинаю не позже шести утра, а общую – с восьми. Ваш соотечественник, пан Сокольский, вечно опаздывал: десять, одиннадцать, а его нет. Хоть и человек он толковый, но самолюбия пораженческого не преодолел и Россию по-прежнему не любит – все над нами, русскими, желает возвыситься: своими опозданиями он как бы мне показывал – вы мне не хозяин, я гордый свободный шляхтич. Теперь он, мне сказали, стал гравером, если захочет граверную мастерскую открыть и придет ко мне просить денег, помогу. Решение, позволившее бы полякам вернуться на родину, затягивают, потому, видимо, придется ему пожить еще какое-то время в Иркутске. Я зла не таю, и не оттого, что слишком добр, а из-за понимания людской сути. Ну разве мне не понятна обида за поражение в восстании и за то, что Царство Польское под русской пятой? А коли видишь живые корни, то и безлиственную крону за метлу не примешь.

– Нет, Викентий Николаевич, почты не было, – сказал Юсиц, когда Краус вернулся от Бутина. – И Касаткин, и Штейнман тоже во внимании. – Вы бы запрос отправили на тот адресок, с которого почту ждете, а то всякое бывает. Вот я как-то заказал в Москве сукна, да много заказал, жду, жду, не везут, оказалось, на подводу напали, товар украли… Я два года судился, чтобы мне возместили убытки.

– Вы же рассказывали не про сукно, Исаак Самойлович, а про вино и английский чай, – это спустился со второго этажа услышавший разговор коллежский асессор Касаткин.