Евгений Салиас-де-Турнемир - Аракчеевский сынок

Квашнин тряхнул укоризненно головой, пожал руку Шумскому и плавно вышел из спальни. В квартире было уже пусто, тихо и темно. Гости, не простясь с хозяином, уже разъехались.

— Сущий трактир! — подумал Квашнин.

На утро, в квартире Шумского было мертво тихо до полудня, так как хозяин, поздно, иногда с рассветом, ложившийся спать, вставал не ранее первого и второго часа дня. Обыкновенно, проснувшись, Шумский оставался по целому часу в постели, пил чай, принимал так, лежа, завернувшего по дороге приятеля и болтал с ним или читал книгу. Понежившись, он вставал и одевался. Копчик объявлял заезжим гостям двояко. Или «барин почивают» или «барин нежутся».

На этот раз в небольшой горнице около передней, где стояли шкафы с платьем, мундирами и всякой разнообразной аммуницией богатого офицера, было нечто особенное.

Обыкновенно горница эта бывала заперта или же в ней возился, прибираясь, один Копчик. Теперь в ней сидела женщина лет пятидесяти, одетая как простая дворовая женщина, в ситцевом пестром платье и с повязкой на голове. Женщина только что приехала в это утро в Петербург. Около нее на полу лежал простой холщевой мешок с пожитками, а на стуле ваточная шубка. На столе пред ней стоял самовар и чайная посуда. Женщина с видимым удовольствием, почти не отрываясь ни на мгновенье, пила чай — чашку за чашкой. Уже около половины самовара перешло в чайник и было ею уничтожено в виде светленькой, желтенькой водицы, конечно, с блюдечка и в прикуску.

Изредка в комнату заходил Копчик и, перемолвившись, снова уходил хлопотать по дому. Хотя у Шумского в квартире было около полдюжины всех людей и два лакея в горницах, но всем заведовал Копчик, — один лакей был вечно в городе на посылках, справляя разные поручения барина, а другой неизменно сидел в качестве швейцара в передней и не имел права отлучаться из нее. Приготовив все ко времени пробуждения барина, Копчик явился снова и спокойно сел около вновь приезжей.

— Ну, все справил… Теперь можно и хлебнуть с вами чайку, — сказал он, присаживаясь к столу. — Так как же, Авдотья Лукьяновна… Так-таки вам ничего и не ведомо… Аль скрытничаете?

— Чего мне, голубчик, от тебя скрытничать! Вот тебе Христос Бог — ничего не знаю, — отвечала женщина.

— И Иван Андреич ничего вам не сказывал дорогой. Ни, тоись, ни словечка? — лукаво переспросил лакей.

— Говорю тебе, приехал в Грузино, побывал у Настасьи Федоровны. Меня вызвали, велели сбираться в дорогу… А наутро мы в тарантасе с Иван Андреичем и выехали.

— Чудно. Стало и она тоже, Настасья-то Федоровна, не знает, зачем вас барин востребовал в Питер.

— Полагательно и она не знает.

— А отпустила тотчас?

— Она по его слову, своего Мишеньки, дворец Грузиновский в ящик уложит и пошлет. Только прикажи он.

Копчик не понял и рот разинул.

— Так она сказывает, Василий. Дворец графский готова-де гостинцем в ящике Мишеньке переслать.

Копчик хотел снова что-то спросить, но вдруг бросился со всех ног из комнаты… Женщина даже вздрогнула от неожиданности.

Через мгновенье Копчик вернулся, но оставил дверь раскрытой.

— Почудилось мне, что барин позвал… Нет, все еще спит.

— А строг он с тобой?.. Взыскивает? — спросила приезжая.

— Д-да! — протянул молодой малый.

— А ведь какой же добрый он, сердечный… Не чета нашим господам… Этот добреющий… Андел!

— Д-да…

— Что так сказываешь. Будто не по твоему…

— Да как сказать, Авдотья Лукьяновна… он вестимо добрый… Но тоже и мудрен. Уж и так-то это мудрен, что окромя меня никто ему не угодит и всякого он ухлопает… Добрый, а вот Макара-то Сергеева в Сибирь сослал, а Егора рыжего… Сами знаете…

— Это по нечаянности… Иль не в своем виде был, подгулявши… Такой уж случай неприятный.

— Бутылкой по голове ахнул, в висок… Это же какая уж нечаянность, — вымолвил тихо Копчик.

— Говорю… Подгулявши был…

— От того не легче. И теперь он часто бывает не в своем виде. Меня иной раз, Авдотья Лукьяновна, мысли берут… проситься у него домой, в Грузино… У вас там не так страшно…

Авдотья замахала молча руками…

— Нет… Право… Не так там опасно. Здесь — ужасти! Там только графу не надо на глаза лезть, да дело свое исправно делать. Настасья это Федоровна тоже нашего брата молодца мало обижает. Она больше девок и баб мучительствует. А здесь, у него вот… — показал Копчик на растворенную дверь… — беда! Здесь, Авдотья Лукьяновна, все одно — что на войне!

— Э, полно ты врать! — с заметным раздражением отозвалась женщина. — Вы холопы завсегда господами недовольны. На вас Господь не угодит.