Евгений Салиас-де-Турнемир - Аракчеевский подкидыш

Мультимедийное издательство Стрельбицкого в 2015 году основало уникальную серию книг — «Русский исторический роман».

Как ни удивительно, огромный пласт русской прозы в этом жанре до сих пор не был собран в единой книжной серии. А ведь исторические романы создавали такие выдающиеся русские писатели, как Лев Николаевич Толстой, Алексей Константинович Толстой и Алексей Николаевич Толстой, Дмитрий Мережковский и Михаил Загоскин, Валерий Брюсов и Григорий Данилевский.

Книги серии «Русский исторический роман» откроют читателям незаслуженно забытые имена русских писателей XIX–XX веков и напомнят произведения великих классиков, а также представят творчество наших современников. Они будут интересны всем, кто увлекается историей или хочет почерпнуть жизненный, нравственный, художественный опыт в «делах давно минувших дней».

Цель проекта «Русский исторический роман» — собрать воедино наиболее полную картину творческих поисков и открытий нескольких поколений русских литераторов, разных убеждений и судеб, разных стилей и направлений.

Чтение русских исторических романов доставляет не только удовольствие от эталонного художественного слова (когда речь идет о классиках) и нестандартных взглядов на историю (когда речь идет о современных авторах). «История учит только тому, что ничему не учит» — этот тезис можно и опровергнуть, ведь вдумчивое чтение хорошей исторической литературы позволяет эмоционально познать прошлое так, чтобы не повторять его ошибок в будущем.

В серию вошли произведения таких русских писателей, как Е. Салиас, Н. Брешко-Брешковский, В. Брюсов, Г. Данилевский, И. Гончаров, И. Лукаш, А. Вельтман, М. Загоскин, В. Аристов, А.С. Пушкин, Н.В. Гоголь, и многих других.

В книгах серии оживают страницы истории, главным образом, конечно, Российской — но не только — начиная с XIX века.

Исторические романы проливают свет как на драматичные, ключевые события истории, которые имели глобальные последствия для человечества, так и на небольшие эпизоды, о влиянии которых на ход истории порой мало кто задумывается. И авантюрные приключения, и трагедии, и любовные истории, и драмы человеческих судеб в горниле исторических событий — все это Вы найдете на страницах книг из серии «Русский исторический роман».

Были последние числа октября. По большой дороге, невдалеке от реки Волхова, двигался тихо дорожный экипаж. Зима еще не наступила, санного пути еще не было, но вся окрестность, освещенная полумесяцем, белелась сплошь покрытая тонким слоем снега, и только дорога черной полосой расчеркнула по полям пустынную белую равнину. Карета, запряженная четверкой «вольных» лошадей, могла бы двигаться гораздо скорей, так как дорога была отличная, но ямщик постоянно сдерживал и оглядывался. Ему было строго приказано не уезжать далеко от ехавших сзади двух бричек.

В карете сидел Шумский и рядом с ним Авдотья Лукьяновна. Они ехали из Петербурга в Гру́зино и теперь были от него верстах в трех. Шумский сильно похудел, побледнел, но, кроме того, в лице его совершилась какая-то странная перемена, которая бросалась в глаза. Взгляд, всегда упорный и проницательный, вспыхивавший зачастую ярким огнем, теперь был совершенно иной. Взор как-то потух, уже не горел по-прежнему, но стал еще более жесткий. В нем не было прежней открытой смелости и беззаботной дерзости, а было лишь что-то сдержанно злое. На все лицо легла какая-то тень озлобления. Он даже держался иначе, сидел и двигался несколько сгорбившись, несколько поникнув головой.

По всей фигуре Шумского можно было догадаться, что над ним разразился такой удар, от которого большинство людей не оправляются, который можно пережить физически, но трудно пережить нравственно. Его мать изменилась тоже.

Ряд бессонных ночей, душевные муки и раскаяние в опрометчивом шаге, погубившем ее «божество» — все перечувствованное женщиной за это время от всех ее бесед с сыном, наконец, принятое им роковое решение, — все это подействовало на нее так сильно, что природа, хотя и крепкая, все-таки сдалась. Авдотья постарела сразу лет на десять. Еще недавно в голове ее лишь кое-где блестел седой волос, теперь же виски совершенно побелели, а на лбу легли две глубокие морщины.

Всю дорогу мать и сын ни о чем не говорили. Еще в Петербурге Авдотья Лукьяновна много раз принималась умолять Шумского не губить себя, не предпринимать никакого рокового шага, не терять своего положения, но он только печально улыбался и отворачивался. Женщина видела, что никакие силы в мире не заставят его изменить злобно принятого решения по отношению к мнимым родителям.