Евгений Салиас-де-Турнемир - На Москве (Из времени чумы 1771 г.)

— Жениха нет, а милый человек, любезный, хороший, дорогой, золотой…

— Есть?

— Есть! — тихо шепнула Уля, опуская глаза.

— Кто он? Говорите!

— Что же спрашивать? Зачем спрашивать? — как-то грустно отозвалась девушка.

— Я знать хочу. Мне надо… Надо знать…

Уля молчала и не шевелилась, но, когда Абрам встал и двинулся к ней, она вдруг встрепенулась вся и боязливо глянула на него.

— Говорите, кто ваш дорогой, золотой; не скажете, тотчас я вас поймаю и зацелую, — дерзко выговорил Абрам, подходя к девушке.

Уля вспыхнула и отодвинулась быстро в сторону. Абрам в секунду настиг ее, в один прыжок, и крепко обхватил.

Смущенную и трепетную, привлек он ее к себе и целовал ее пунцовое испуганное лицо.

— Ты ведь меня любишь, — через минуту выговорил Абрам. — Я твой дорогой и золотой, я это знал. Зачем же ты от меня укрывалась, бегала?

— На все воля Божья! Вот не убежала. Прямо на вас судьба навела. И что будет теперь?!

— Что я захочу, то и будет! Так ведь?

Уля молчала и думала: «Разумеется!»

Она умела избегать его издали, как и воробей умеет укрываться в чаще ветвей от кружащего в выси ястреба. Но, раз попав в его когти, что пользы порываться?

Уля была так поражена этой неожиданной встречей в доме богатой барыни. Горячие ласки, первые в жизни полученные девушкой, так смутили ей душу и разум, что она с трудом могла держаться на ногах.

— Уйдите!.. — шепнула она, окончательно теряя силы от его новых, неожиданных поцелуев, от его лица, горящего у ее лица.

— Сейчас! Уйду! Но вечером я буду у тебя. Чур, не запирать дверей!

— Уйдите!

— Не запрешься?

— Не знаю…

— Не отвечай так. Говори правду.

— Ей-Богу, ей-Богу, не знаю, — прошептала Уля. — Может быть, запру… Может быть, не… Не знаю, ей-Богу! Как Господь на душу положит.

— Запрешься — всему конец. Я завтра на тебя глядеть не стану. Помни!

— Как хотите. Ваша воля.

— Что «как хотите».

— Не глядите…

— Так, стало быть, запрешься от меня.

Уля молчала упорно, закрыла лицо свое и опустила голову, как виновная.

— Да отвечай же мне!

— Отвечать! Что тут отвечать! Нечего отвечать! — вдруг резко вымолвила Уля с оттенком горечи. — Вы сами знаете, все знаете! На вас Господь меня навел… Ну и пускай! Пропадай все… Что я могу сделать? Я бы и рада… Да что я могу сделать?..

— Как ты чудно говоришь? — изумился Абрам, — Подумаешь, ты жалуешься! Подумаешь, ты уже моя крепостная и не смеешь мне перечить, не смеешь ослушаться… Так я, милая, не хочу… Этак уж я сам не хочу! Я думал, что ты меня любишь, по своей воле будешь поступать!

— Ах! вы не понимаете… Не понимаете!

— Что? Скажи!..

— Ах, я и сама не знаю… Мне себя жалко… Пропаду я так, задаром, как другие пропадали… Я думала, моя судьба другая будет! Но пускай… Пускай! на все воля Божья!

— Ты не пропадешь… Я тебя буду любить и всегда, всегда… всю мою жизнь. Умрет бабушка, ты станешь моей женой.

— Полноте! Зачем пустое говорить? Зачем лгать?.. Я не малолетняя… Я знаю все, что будет вперед… Много горя будет. Ну и пускай будет!

Уля смолкла, наклонилась над креслом, где сидел Абрам, как бы против воли обхватила его голову руками и хотела поцеловать, но не смела от охватившего ее стыда и только прижалась щекой к его голове.

— Вечером я буду, — шепнул Абрам. — Чур! не запираться.

— Нет! Нет…

— Не запрешь?

— Запру. Запру…

— Да ведь ты же говоришь… Пускай… Воля Божья!

— Ах, дорогой мой, дайте одуматься!.. Все это так, вдруг… Одумаюсь — и тогда что хотите. Хоть топиться прикажите… Уйдите!!

И Уля осталась одна в своей горнице, грустная и задумчивая.

На другой день утром Уля, явившись к Марье Абрамовне на службу, т. е. сидеть около толстого Васьки, была поражена новостью. Она нашла в комнате у барыни Абрама, и старуха разъясняла внуку подробно, что именно он должен отвечать преосвященному на все вопросы, которые тот может сделать. Оказалось, что Марья Абрамовна посылала внука к архиерею, чтобы явиться лично и изустно передать ему о своем желании поступить в монастырь.

Новость, что молодой человек поступает в монастырь, так поразила Улю, что она тут же ахнула и всплеснула руками.

Марья Абрамовна крайне рассердилась на новую служанку, которую собиралась покупать.

— Чего ты кричишь?! Да и не твое это дело! — воскликнула барыня. — Мало ли какие разговоры я при тебе буду вести! Ты должна стараться не слушать! А коли слышишь, то делай вид, что не знаешь и не понимаешь ничего.