Дмитрий Дмитриев - Русский американец

Молодой человек выпрыгнул из саней и быстро подошел к воротам домика. Ворота были заперты. Крик о помощи стал еще яснее. Он доносился уже не из домика, а как будто из двора. Тольский принялся стучать в ворота. Крик вдруг смолк, но никто не отпер. Тогда Тольский налег своим могучим плечом на калитку; та не поддавалась. Тольский принялся стучать в ворота и ногами и руками.

Наконец послышался недовольный голос:

-- Кто там безобразит? Кто стучит?

-- Отпирай! -- крикнул Тольский.

-- Да кто ты такой, и зачем я стану тебе отпирать?

-- Если не отопрешь, я полицию приведу.

Угроза подействовала. Калитку отперли. Тольский увидал перед собой заспанного сторожа.

-- Что вам угодно? -- спросил он.

-- Мне надо узнать, что у вас за шум на дворе? Кто-то кричал, звал на помощь.

-- Что вы, сударь! У нас ни шума, ни крика не было...

-- Но я слышал... ясно слышал, что с этого двора звали.

-- Помилуйте, у нас на дворе никого нет, хоть сами взглянуть извольте.

Тольский вошел на двор и оглядел его. Действительно никого не было.

"Что же это значит? Я ясно слышал, что кто-то со двора этого дома кричал о помощи... Я... я не мог ошибиться. Нет, что-нибудь не так. Надо дознаться", -- подумал Тольский и спросил:

-- Кому принадлежит дом?

-- Отставному секунд-майору Гавриилу Васильевичу Луговому.

-- А где теперь твой барин?

-- В покоях почивать изволит.

-- Так ты говоришь, что у вас в доме и на дворе все спокойно? Но крик был так ясно слышен...

-- Может, кто и кричал, только не у нас, -- уверенно проговорил сторож.

-- А ты не врешь?

-- Что же мне врать?

-- Но все же ваш дом я замечу.

Тольский, прежде чем сесть в сани, обошел весь двор, увязая по пояс в снегу. Нигде ничего подозрительного не оказалось.

Было уже почти светло, когда он оставил этот загадочный двор. Он сел в сани и махнул рукою кучеру, чтобы тот вез его домой.

Тольский жил на Пречистенке, в большом наемном доме. Весь второй этаж занимала его квартира. В нижнем этаже помещались дворовые. Он снимал весь дом в аренду, и, кроме него, других жильцов не было.

Деньги платил Тольский купцу-домохозяину не очень исправно. Но купец Мошнин волей-неволей принужден был терпеть такого съемщика.

Как-то раз купец, не зная еще хорошенько нрава своего квартиранта, предложил "очистить квартиру".

-- Что такое?! Ты, борода, смеешь меня гнать с квартиры, меня?! -- закричал Тольский.

-- Не выгоняю, барин, а отказываю.

-- Да ведь это все равно, что в лоб, что по лбу. Понимаешь ты, борода, или нет? А если понимаешь, то как же ты смеешь?

-- Деньги не платите.

-- Вот что... Стало быть, есть причина.

-- Известно, без причины не отказал бы.

-- А понимаешь ли ты, борода, что этим поступком ты меня оскорбляешь!

-- Помилуйте, какое же в том оскорбленье?

-- А за оскорбленье знаешь ли ты, чем я отплачиваю? Смертью!.. Слышал? И я с тобой буду драться на дуэли.

-- На дуэли?.. Да что вы, ваша милость, помилуйте!

-- К барьеру, черт возьми!

Купец побелел как полотно.

-- Помилуйте... Я... я отродясь пистолета в руки не брал... Помилуйте... Я... не отказываю вашему сиятельству, живите в моем доме...

-- То-то, борода... Ты гордись тем, что я живу в твоем доме. А деньги я тебе заплачу.

-- Слушаюсь... Не извольте беспокоиться... Подождем, -- кланяясь Тольскому и отступая к двери, проговорил купец и с тех пор перестал являться в свой дом на Пречистенке.

К чести Тольского надо прибавить, что он не пользовался робостью своего домохозяина и, когда у него бывали "лишние" деньги, платил их за квартиру. Только лишние деньги оказывались очень редко. Точно так же должал Тольский в лавках, откуда брал разную провизию. Торговцы боялись не верить Тольскому и скрепя сердце отпускали в долг. Усадьбы и деревеньки у Тольского были заложены и перезаложены, а некоторые уже проданы с торгов.

Жил Тольский в большой квартире один, холостяком, только со своими дворовыми, которые все без исключения были преданы ему душой. Женской прислуги он не держал и вообще недолюбливал "бабье сословие". Он любил кутежи, вино, карты, а к лошадям у него была прямо-таки страсть. Его иноходцы и рысаки славились на всю тогдашнюю Москву. Но к женщинам Тольский был холоден. Только раз одна из московских прелестниц сумела покорить его бурное и гордое сердце...

Федор Иванович вернулся домой, но спать не лег: ему не давал покоя крик о помощи, который донесся до него из домика в переулке близ Никитской, он то и дело вспоминался. Поэтому, наскоро позавтракав и положив в карман пистолет, без которого никогда не выходил, Тольский пешком направился к этому загадочному домику.