Тодор Харманджиев - Спартак — фракиец из племени медов

— Стойте! Оставьте его!

И крикнул Спартаку:

— Иди, парень, через ворота. Даю тебе слово чести, что никто тебя больше не тронет. Пусть тебе покровительствуют добрые боги.

— Я верю твоему слову, благородный Реметалк, — ответил Спартак, — но отсюда мне ближе.

Перед тем, как уйти, он подумал было сказать на прощанье хозяину дома: "Ты поступил со мной коварно, и это недостойно тебя. Но будь себе сам судьей". Но он не произнес этого вслух и только поднял руку в знак прощанья. Потом повернулся и быстро побежал к забору. Забор был выше человеческого роста, но Спартак подпрыгнул так, что смог уцепиться за верхний его край. Подтянувшись на руках и помогая себе коленями, он сумел преодолеть высоту и, перебросив сначала одну, а потом другую ногу, спрыгнул на землю с той стороны.

Работники стояли там, где их застал приказ Реметалка остановиться. Один из них вытер рукавом вспотевший лоб и сказал, задыхаясь:

— Хорошо справились, нечего сказать. Теперь хозяин с нами так же хорошо расплатится.

Они не смели подойти к нему. Но он. уже сам медленно приближался.

Плохого не миновать, его можно только отсрочить. Но и дожидаться его — никак не легче.

Хозяин шел не спеша, а страх наказания все более сгущался. Реметалк переводил взгляд с одного на другого. То, что он сдерживал свой гнев, не предвещало ничего хорошего.

Он совсем близко подошел к ним своей тяжелой походкой. На лице его ничего нельзя было прочесть. Только брови были слегка сдвинуты. Реметалк поднял голову.

— Ну,— с трудом проговорил он, — видели?

Никто не проронил ни слова, никто не попытался оправдаться.

— Как дело-то обернулось!

Все затаили дыхание.

— Здорово он вас напугал.

Ожидание становилось все мучительнее.

— Ничего вы не смогли ему сделать...

Он пошевелил усами:

— Я все видел.

Раз не спешит, это не к добру. Даже улыбается... может быть, для того, чтобы сделать такое, чего никто не ожидает.

— Ну... Что скажете?

Полное молчание.

— Как он вас оглушил лопатой!

Работники опустили головы.

— Вот как один человек может обратить в бегство три десятка. Но хвала и тому из вас, кто первым крикнул: "Спасайтесь! Он убьет нас!"

Слуги ожидали, что теперь он помянет "заслуги" каждого из них в этой свалке.

— Того, что случилось, — продолжал Реметалк, — никогда прежде у нас не бывало. Но и кто бы мог подумать, что он перепрыгнет через забор. Я же велел ему идти через ворота, а он — через забор.

Один общий вздох был ответом хозяину.

Он снова посмотрел на своих работников.

— Вы смеялись над ним, когда увидели его бегущим вдоль стены. А не надо было смеяться. Пока тот, кого вы преследуете, не попадет к вам в руки, не спешите радоваться. Потому что никогда не знаешь, что он может сделать для своего спасения. В другой раз пошире открывайте глаза.

Люди, опустив головы, только исподтишка переглядывались друг с другом.

Никто ничего не ответил хозяину. Все опасались выказывать радость по поводу того, что беда миновала.

Довольные неожиданным поворотом событий, слуги и работники разошлись, каждый занялся своим делом. Конечно, хозяин должен был хотя бы как следует отругать их за то, что они упустили Спартака. Когда они опомнились, им уже казалось, что они непростительно легко испугались незнакомца. Да, он был смелым и застал их врасплох, схватив лопату. Но как они могли так панически бежать? Их было более тридцати, а он один. И только потому, что их было много, они поддались такому испугу. Если бы их было трое и кто-нибудь сказал: "Да что вы, ребята, чего бояться, он же один", — наверняка двое других устыдились бы своей трусости. Но когда один из тридцати крикнул: "Он нас убьет!" — никто не сказал: "Да постойте же, он — один, а нас много!"

Для того, чтобы посеять панику среди сотни человек, достаточно двух трусов. Особенно, когда противник смел и решителен. И одного смельчака достаточно, чтобы рассеять страх у сотни трусов.

Внезапный страх не слушается доводов разума, не подчиняется никаким правилам и законам...

А иногда даже при хорошо подготовленной неожиданности и при почти равных силах может случиться и другое: тот, на кого нападают, вдруг сообразит, что противник не страшен. И своим самообладанием вызовет у противника страх, чья наглая самоуверенность приведет к позорному отступлению, если он рассчитывал только на неожиданность и испуг.

Пробежав сотню шагов, Спартак понял, что больше ему ничего не угрожает, и опасаться нечего. Он обернулся, чтобы увериться в том, что его не преследуют, и зашагал дальше.