Вячеслав Усов - Огненное предзимье - Повесть о Степане Разине

Он слышал за собой шелестящий топот калмыцких лошадей. Бакши-Шербет Тургенев обходил ленивых казаков, первым врезался в стадо, сминал мальчишку-пастуха. Показывал Степану, что работает. Калмыки опасались, что, раз их вдесятеро меньше, им мало достанется добычи. Степан хотел окликнуть: «Чобона не тронь!» Смолчал, недосуг было, да и много еще нынче прольется крови… За третьей балкой у ручья лоскутно запестрел улус, гхош-лав, селение-стоянка нескольких семей, владельцев стад. Юрт было три десятка, не считая шалашиков, обмазанных глиной, и совсем уж нежилых земляных нор, прикрытых травой и камышом. Но в них-то именно и жило больше всего рабов из Польши и России. Ясырь.

Старший из запорожских казаков, происхождением ногаец, — Сары Малжик сказал Степану:

— Татар мало. Конями побежали. Вели нам резать их.

В юрты врывались, рассаживая саблями упругий войлок. По правде, взять там было нечего: в низких длинных сундучках лежала заношенная одежда, а ту, что подороже, тоже не наденешь — степная пыль и пот так прочно въелись в нее за многие десятки лет, что вряд ли путная казачья женка возьмется отстирать. По стенам были валиками свернуты постели, из них же сделано сиденье для хозяина. Посуда — глина, немного меди, позеленевшей и закопченной дымом бесчисленных костров. Богатство было не в юртах, а гомонило снаружи: «Прошем, прошем! Матка бозка! Ах, казак, казак!»

Ясыря — пленных женщин и детей из Польши — насчитали триста душ, да с полусотню мужиков. Иные были в путах, привезены недавно, другие уже осмотрелись в гхош-лаве и жили, понимая невозможность побега через степь. Не все обрадовались казакам, особенно — калмыкам: кто ждал здесь выкупа, снесшись с родными в Польше, те боялись, что деньги пропадут, а им придется тащиться в степи и снова ждать там, когда их выкупят, найдут. Но большинство поляков выкупа не ждали, а ждали отправки на Кафу, на базар, далее — в Турцию и Персию. Эти охотно хватались за казачьи стремена, бегом спасаясь из ненавистного гхош-лава.

Обратное движение к Молочным Водам было поневоле медленным. Лошади шли легко, коров покалывали саблями, но против овечьего упрямства бессильны были даже пики. Степан часто оглядывался назад, выискивая пыльные облака, велел калмыкам слушать землю — нет ли стука… Сары Малжик смеялся: «Нада баранов порубить, всякому человеку по барану. Съедим, поедем скора!»

Не успели.

Шестьсот татар было в отряде Сафар Казы, крымского карачия, дозиравшего степь возле Перекопи. Шайтан унес его на запад. Сафар Казы был зол не только на казаков, но и на себя и на дозорщиков, а потому, едва увидев похитителей, без промедления ввязался в бой.

Стада, мешавшие казакам двигаться, мешали теперь татарам лавой напасть на них. Конные не сшибались, налетая ватага на ватагу, а поневоле дрались мелкими кучками среди орущей скотины. От этого картина боя выглядела нелепо, но не смешно: люди валились с седел, лошади и коровы топтали их, обезумев между безумными людьми, и плотной черной кошмой таскалось по степи овечье стадо. Словно убогий от рождения младенец волочил эту кошму туда-сюда и все не мог остановиться, одержимый каким-то беспокойным бесом.

Драка опасно затянулась. Степан боялся, что к татарам придет подмога. Тогда их здесь зажмут и перережут под коровий рев.

Он сблизился с Сары Малжиком, увел его из схватки:

— Надо вершить головщика! Ты али я?

Сары Малжик даже не ответил Разину, только воздел саблю, и вот уже десяток запорожцев прокладывают ему путь к татарскому головщику.

Вряд ли им это удалось бы, если бы не нелепость боя среди баранов и коров. Степан не видел, что произошло в толпе, плотно крутившейся вокруг черного бунчука Сафар Казы. Он только по траурному вою догадался, что с карачием стряслось плохое. Сам же Степан торопился исполнить другой свой замысел — нехитрый, но, как все простое, способный сработать именно в бою. Он сам объехал несколько ватаг дерущихся, к другим послал доверенных людей…

Скоро среди бессмысленных и злобных выкриков стало повторяться по-русски, по-калмыцки, по-татарски: «Ждут у Молочных Вод! Стрельбу услышали, сюда идут!» Всякий казак, доставая татарина или уклоняясь, непременно грозил ему скорым возмездием, то намекая, то прямо в лицо ему крича о сотнях калмыков, поджидавших у Молочных Вод. Татары, придававшие большое значение разведке, наперебой несли раненому аге вести, вызнанные в запале боя у простодушных казаков. «Полторы тысячи калмыков» были той средней величиной, на которой сошлись татары и в которую поверил Сафар Казы.