Богдан Коломийчук - Людвисар. Игры вельмож

Граф снова струился ликованием, как из дырявой бочки.

— Послушай, парень, — подмигнул он к своему спасителю, — если так жаждешь той девки, то считай, она твоя. Я о том позабочусь.

— Спасибо, милостивый пане. Впрочем, Юстина еще слишком молода. Графиня действительно права, — ответил Людвисар.

— Как скажешь, — разочарованно молвил Другет. — Отныне будешь иметь право гулять во дворе, поэтому смотри на здешних молодиц. Их, конечно, у нас немного, но, может, какая и подойдет… Без женского тела трудно, правда? — Он сплюнул. — Сам я женился на монахине, но хе-хе… это все равно, что спать с подсвечником… Единственное, что возбуждает мою жену, — это катание верхом. Глянул бы ты на нее! Волосы разлетаются, щеки горят, а сама подбрасывается вверх-вниз, вверх-вниз…

Добавив еще какую-то соленую шутку, граф, наконец, ушел.

К вечеру Гепнер едва пришел в себя от своих лекарств и от пережитого. Однако уже на рассвете следующего дня Людвисар приступил к работе.

Колокол должен быть небольшой, но хлопот с ним ожидалось много. Самое первое, Гепнер приказал выкопать за мастерской место для литейной ямы. Когда помощники справились, Доминик ровно вымостил дно кирпичом, а после этого приказал добыть свежей глины и свиного сала. Когда и это было сделано, Людвисар принялся вылеплять из глины форму. Под вечер все увидели будущий колокол. Тот был сырой и цельный, но все равно хороший. Собралась чуть ли не вся замковая челядь, но мастер не замечал никого. Далее следовало обмазать форму салом, а затем укрыть глиняным кожухом.

Когда ночь и усталость взяли свое, Гепнер наконец прекратил работу. Изнеможенные помощники стояли около него с немой мольбой отпустить их домой.

Утром глиняный колокол опустили в яму и развели там костер. Сало шипело и шкварчало, понемногу тая, а глина постепенно твердела. В это время мастерская превратилась в настоящий ад — тут начали готовить бронзу, сливая расплавленную медь и олово.

Несколько раз сюда приходила графиня, но Доминик, целиком захваченный работой, ее не замечал. Впрочем, казалось, именно к этому она и стремилась, стоя в стороне и молча наблюдая за его ловкими движениями. Юстина, что сопровождала свою хозяйку, украдкой глянув на нее, заметила в ее взгляде какой-то таинственный огонь. Это было похоже на то, когда графиня вела разговоры про раскаяние Марии Магдалины, только гораздо-гораздо сильнее.

Как только сплав был готов, его мигом залили в яму, под глиняный кожух. Минуло двое суток, аж пока Людвисар решился наконец расколоть глину и показать всем свое творение.

Колокол удался на славу — красивый и певучий. Его освятили и повесили на колокольню вместо старого. В тот же день он оповестил замковый люд о вечерне.

Каким же было всеобщее удивление, когда на службу не пришла, как всегда, графиня Другет. Потом прибежал перепуганный слуга и сообщил, что госпожа упала с лошади и лежит без памяти. Когда Доминик, что вызвался ее осмотреть, наклонился к бледным и обескровленным устам, то услышал слабый и одновременно горячий шепот:

— Огонь… в моем сердце…

Курьер львовского магистрата, едучи впереди сотни стрелков, чувствовал себя лучше. Так, будто он направлялся не на поединок, а на веселую ловлю или на шумную забаву. В руке он радостно сжимал подаренный его милостью мушкет, который сам по себе стоил пол-имения, а в голове сладким маслом разливались мысли про уготованную для него награду, что осталась в Дубне.

Природа, казалось, искренне за него радовалась: летнее солнце щедро поливало его и вместе весь мир Божий теплыми необжигающими лучами, а легкий ветерок создавал прохладу.

Дорога с поля скакнула в сосновый лес, где сделалась рыжей от опавшей хвои, а порой ржавой, словно старая подкова.

Тут посланник бургомистра под пение птиц подумал, что неплохо было бы, вернувшись во Львов, купить мельницу или лесопилку где-нибудь над Полтвой. А еще лучше — изрядное поле. Тогда нанять управляющего и без хлопот доживать век, подсчитывая прибыль и по воскресеньям посещая стрелковое братство.

В этот момент двое разведчиков, появившихся на дороге, его даже разозлили. Отправившись впереди своей сотни, они теперь спешно возвращались, неся какую-то весть. Христоф приказал всем остановиться. Что, черт возьми, могло случиться, когда ему так хорошо думается?

— Что случилось? — спросил он, после того как разведчики с ним поравнялись.

— Ваша милость, — вытирая шапкой потный лоб, проговорил один. — За две мили отсюда стоит татарский отряд. Две сотни всадников… А с ним — еще десяток турок.