Пан Бень окинул оком кругленькую и умелую шинкарку. Из-под чепца выбивалось черные, еще без седины волосы. Глаза, о которых говорил Омелько, под ровненькими бровями, жадно блестели, чувствуя добрую выгоду, а еще и то, что больше пива и ветчины пан писарь хотят ее саму. Под свежими, собранными улыбкой в тугие пончики щеками цвели сочные уста, белые, словно жемчужины, ровненькие зубы и широкий мягкий подбородок. Нет, лицо совсем не ведьмовское.
— А я же ее видел, проклятую, — выпалил Омелько, заметив, что сказанное совсем не произвело нужного впечатления.
— Вот там ее видел, — писарь ткнул пальцем вверх, — на метле…
— Свят, свят, свят, — отшатнулся пан Бень — такое скажете…
— Вот провалиться мне на этом месте! Разве сами не замечали, что как только за полночь, то эта краля где-то пропадает?
— Да Господь с вами, кум, пейте лучше…
Омелько показалось, что шары из угла опять над ним смеются… Тьфу, нечисть! Нет на вас креста святого!
Тем временем кто-то громко начал требовать кружку пива. Все обратили внимание на богато одетого молодца, к которому изо всех сил спешила Пиявчиха с пивом в руках. Ткнув ей деньги, он неожиданно громко свистнул. Омелько заметил, что глаза в темноте засуетились, а над паном Бенем выросла чья-то фигура. Мужчина с ужасно растерзанным лицом, на котором, к тому же, только один глаз, а рана ничем не прикрыта, прошел мимо них и направился к панычу.
— Внимание, панове, — как фокусник на площади, зазывал молодой человек, — следите за моим слугой, он покажет вам, как на том свете пьют пиво грешники.
Несчастный, увидев полную до края кружку, потянулся к ней обеими руками и с жалобным скулением мигом выпил все, что в ней было.
Сразу что-то заклокотали в его утробе, а из брюха, сквозь многочисленные дыры на сорочке, словно из Мелюзины, полилось только что выпитое пиво. Из выпученного глаза вслед за пивом полились отчаянные слезы. Паныч вскочил со скамьи и весело захохотал. Приняв это за веселую выходку пана и его слуги, весь шинок к нему присоединился. Хохот стоял такой, что музыканты удивленно затихли.
— Эй, мои панове! — воскликнул парень и со шляпой в руке начал грациозно прохаживаться среди гуляк, — давайте деньги за эту комедию!
Роскошное страусиное перо вились из-под его выхоленных пальцев и достигало грязного неровного пола. Камзол был расшит золотом, и золото позвякивало в карманах. А однако панок собирал медяки и иногда серебро, хотя все то, что попадало в шляпу, вместе стоило разве что пуговицы на его наряде.
— Чего затихли? — крикнул он музыкантам, что с разинутыми ртами наблюдали за ним.
Обойдя вокруг последний стол, он моментально оказался возле музыкантов.
— Ну-ка, дед, подставляй ладони, — и когда тот выпростал вперед свою горсть, высыпал туда все, что насобирал. — А теперь жарьте так, чтобы даже черт сплясал! — крикнул паныч, отстегивая сбоку шпагу.
Те рьяно приступили к делу, а молодой человек зашелся в танце. Сперва рассудительно, словно примеряясь, а потом пустился вприсядку так, что у Омелько и кума зарябило в глазах. А дальше еще и Пиявчиху ухватил, да так ею завертел, что чепец слетел с головы и красивые черные волосы, вырвавшись на волю, разлетелись разные стороны, как облако слепых летучих мышей, ненароком вспугнутых днем.
— Вот ведьма, — вполголоса сказал Омелько, — гуляет тут среди честного люда…
— И стыда нет, — послышалось сбоку.
Оба — и писарь, и пан Бень закрутили головами. Паныч уже сидел рядом с ними и обмахивал потное лицо шляпой, словно веером.
— Что за чертовщи…
— …на, — добавил гость.
— Хе, вы плохого не подумайте, — поспешил добавить Омелько, кинув оком на музыкантов, что после десятого пота громко переводили дух.
— Ничего против не имею, — отметил тот, — наоборот…
В горле пана Беня что-то застряло, и он должен был кашлянуть. Панок повернулся к нему.
— А ведьмы на Лысой Горе все-таки собираются, сударь, — сообщил он ни с того ни с сего.
— Ага! А я про что? — аж подскочил Омелько. — Говорил же, говорил? Повторите это еще раз, пане, прошу вас.
— Собираются, собираются, — сказал, зевнув, тот, — и каждый раз то же, такая скука.
Омелько, чувствуя изюминку, подвинулся ближе к нему. Что до пана Беня, то странное подозрительное чувство никак его не покидало, не пускало к горлу пиво и заставляло все время наблюдать за этим бесцеремонным парнем. А тот в свою очередь так живописно рассказывал Омелько про ведьмовские сборища, что невозможно было отрицать в нем знатока того нечистого дела.
Читать дальше