Роберт Фаббри - Веспасиан. Фальшивый бог Рима

А вот мебель, украшения и статуи были достаточно скромными. Каждый предмет — небольшой шедевр, не броский, однако мастерски выполненный. Качество говорило само за себя и не нуждалось ни в позолоте, ни в драгоценных камнях или дорогих тканях, — свидетельство вкуса и политической прозорливости того, кто этот дворец построил. Он не стал опустошать римскую казну, чтобы жить в восточной роскоши, когда значительная часть населения едва сводила концы с концами. Он возвёл этот дворец с одной целью: сразить тех, кто прибывал в Рим, чтобы заручиться в их лице дружбой и поддержкой всего римского народа. И он построил его по образу и подобию Рима: крепкий, гордый, практичный и, самое главное, без показной роскоши.

— Уныло, не правда ли? — пожаловался Калигула, когда Веспасиан поравнялся с ним. — Август совершенно не умел показать своё богатство. Придётся потрудиться, чтобы как-то оживить это унылое место.

— А, по-моему, дом прекрасен. Я бы не стал ничего в нём менять.

— Что ты понимаешь в красоте? — фыркнул Калигула. — Ты, деревенщина, да ещё с сабинским говором? В любом случае твоё мнение никому не интересно. Император я, ты же мой подданный.

— Верно, принцепс.

— Гай, мой дорогой, — раздался женский голос. Это в дальнем конце огромного атрия появилась Антония. — Я уже заждалась тебя. Подойди ко мне, дай взглянуть на нового императора, которого я не видела целых шесть лет.

Калигула замер на месте.

— Это ты подойди ко мне, бабушка. Теперь распоряжения отдаю я, а не ты.

Антония с застывшей улыбкой приблизилась к нему и, встав напротив внука, взяла его лицо в ладони и заглянула в его запавшие глаза.

— Хвала Юноне, ты хорошо выглядишь. Я уже давно молила богов об этом моменте, и вот он наконец настал. Мой малыш Гай — император.

— Я вознагражу тебя за твои молитвы, бабушка, хотя, сказать по правде, в них не было необходимости. Пурпур был мне предначертан судьбой. Я уже приказал Сенату проголосовать для тебя за титул «Августы».

— Твоя щедрость безгранична, Гай, для меня это честь. — Антония машинально подняла руку, чтобы взъерошить ему волосы, как когда-то делала, когда он был ребёнком, однако тотчас отдёрнула, заметив, как сильно они поредели.

— Это всё твоя дурацкая привычка, — огрызнулся Калигула. — Осторожней, женщина, то, что я в один момент одарил тебя такой высокой честью, это вовсе не помешает мне в другой потребовать твоей смерти. Теперь я могу поступить с любым человеком так, как мне заблагорассудится, — сказал Калигула и ушёл. Антония с тревогой посмотрела на Веспасиана.

— Всё гораздо хуже, чем я опасалась, — тихо сказала она. — Он накличет смерть на нас всех.

Калигула зашёлся в приступе истерического хохота.

— Ну, разве они не хороши? — наконец произнёс он. — Я выписал их из Александрии четыре года назад. Они обошлись мне в целое состояние. Но они стоят каждого потраченного на них денария.

Веспасиан вежливо наблюдал за выступлением группы обнажённых карликов-акробатов. Сейчас они показывали то, что, он надеялся, было финалом программы.

Шестнадцать мужчин образовали пирамиду в пять карликовых ростов, вверх по которой, используя их пенисы в качестве ручек и опор для ног, карабкались четверо карлиц. Сопровождали это действо барабанная дробь и завывания шести полубезумных барабанщиц с вытаращенными глазами, которые были едва видны из-за своих инструментов.

— Тиберий их обожал, — заявил Калигула, — особенно, когда они начинают совокупляться друг с другом и не могут остановиться.

— Представляю себе, — сказал Веспасиан, из последних сил изображая воодушевление.

Оставалось лишь надеяться, что когда-нибудь это мерзкое действо завершится.

Увы, судя по тому вниманию, которое карлицы оказывали каждой такой ручке, его ждало разочарование. Впрочем, не меньше разочаровало его и то, как на протяжении всего ужина Калигула вёл себя по отношению к Антонии. Он при каждой возможности отпускал в её адрес язвительные замечания или высмеивал её мнение, причём явно делал это из желания унизить, а не потому, что она была неправа. Антония невозмутимо терпела его насмешки даже тогда, когда в ответ на её совет держаться подальше от сестёр, Калигула принялся в подробностях описывать, что он будет делать с каждой их них, когда они вернутся в Рим.

Веспасиан натужно пытался найти золотую середину. С одной стороны, не хотелось раздражать опьянённого властью императора, и не выглядеть льстецом в глазах Антонии — с другой. В конце концов, он выбрал первое. Похоже, Антония его поняла — по крайней мере, в те мгновения, когда внимание Калигулы было направлено на что-то другое, он прочёл в её взгляде сочувствие.