Борис Акунин - Трезориум

Головной танк уже пронесся через широкое место — и вдруг превратился в черно-желтый огненный шар. Пошел криво, врезался в стену, башня съехала вбок, с нее посыпались пылающие черные фигуры.

Рэм сам не слышал, что орет в голос.

— Там «фердинанд» в засаде! Бронебойным врезал! — крикнул ему в ухо Санин. И потом, еще громче, непонятно кому: — Назад! Назад!

Две уцелевшие «тридцатьчетверки» остановились. С них прыгали люди, пригнувшись, бежали куда-то вперед, в черный дым. Кто-то гнал их, толкал в спины. Он был не в каске, как остальные, а в кубанке. Жорка! Жив!

Высадив десант раньше, чем планировалось, танки попятились. Из пушек с треском вырывалось пламя, и казалось, что танки отбрехиваются.

— По местам! — дернул Рэма ефрейтор. — Сейчас наши пойдут! Видишь, шашки!

Шашек Рэм разглядеть не успел, но на улице, сразу в нескольких местах выросли дымовые конусы и стали быстро расползаться во все стороны. Скоро улицу заволокло сплошной белой пеленой.

Внизу, на уровне полуподвального этажа, захрустела щебенка, несколько голосов завопили «ура!», но не как в кино, а жидко, неуверенно.

— Огонь короткими! Огонь короткими! — кидался Рэм от бойца к бойцу.

Санин тоже занял свое место и четко, будто механизм, бил вверх тройными: да-да-да, да-да-да, да-да-да.

Остальные тоже стреляли, подгонять их не требовалось. Рэм перекинул со спины на локоть свой автомат и сообразил, что сам-то он ни к какому окну не пристрелялся. Встал за Саниным, стал стрелять примерно туда же.

Густой туман озарился вспышкой, потом еще одной, еще, еще. Взрывы сливались один с другим.

— Мины! — простонал Санин и ударил кулаком по кирпичу.

— Не может там быть мин! Командир говорил, саперы каждый сантиметр в бинокль просмотрели!

— Спринг-мину не видно… Хана нам, парень. — Ефрейтор сел, стал менять диск. — Сейчас погонят, а ни десанта, ни прорыва…

И тут же сзади раздался свисток, за ним другой. Атака! Но как же первый взвод?

Дымовая завеса быстро прорежалась, ее сгонял свежий апрельский ветерок, продувавший Медвежью улицу.

Рэм высунулся. Впереди ничто не двигалось. Дом напротив проступил сквозь туман грозной серой громадиной. Никто по нему не стрелял. Молчали и окна.

— Неужели никого не осталось? — пролепетал Рэм.

Теперь он увидел на мостовой какие-то темные кучки, которых там раньше не было.

Снова две заливистые трели. Голос Лысакова, яростный:

— Клобуков! Есауленко! Оглохли? А ну подымай бойцов в атаку!

Санин выругался.

— Кретин! Надо один взвод в атаку, а второй чтоб прикрывал. Погоди, командир!

Побежал назад, крича:

— Товарищ комроты! Товарищ комроты!

Но Рэм этого не услышал. Он и не заметил, что остался один.

Стоял, щурился на сверкающие пылинки, что витали в рассеивающемся тумане. Вдруг мелькнула картина из детства. Вышка в бассейне, внизу так же бликует вода, очень страшно, но надо во что бы то ни стало прыгнуть. Потому что все смотрят: прыгнет Рэмка или нет.

Он залез на край разрушенной стены. Спрыгнул вниз, больно ударившись подошвами. Чуть не выронил, но успел подхватить автомат.

На улице было пусто. Ни души.

Рэм обернулся и тонким, каким-то противно детским голосом крикнул:

— Ребята! Вперед!

30 июня 1942

Я готовлю речь, которая станет для трезориума исторической. Читать по бумажке, конечно, нельзя, это будет выглядеть глупо, но нужно записать все тезисы, чтобы ничего не упустить.

Начать с того, что наш трезориум вступает уже в четвертый семестр своего существования, что накоплен бесценный педагогический материал и что эффективность методики очевидна. Наши дети (нет, лучше для взвешенности сказать «некоторые из детей») развиваются так быстро, что легенды о гениальных воспитанниках учебных заведений леди Эстер уже не кажутся фантастикой. Можно не сомневаться, что через год и четыре месяца, к осени 1943 года, по завершении шестого семестра, наши выпускники на фоне остальных детей будут казаться вундеркиндами. А ведь это были самые обычные, случайно отобранные пятилетки.

Потом коротко скажу о каждом ребенке. Всё это коллегам известно, но в такой момент суммирование достигнутых результатов не помешает.

Нет, еще до того нужно похвалить педагогический коллектив, который сумел с точностью типизировать всех семерых к концу предыдущего семестра. И два слова про каждого шацзухера, персонально. Про Хаима — больше, чем про других, потому что он мнителен и страдает из-за отсутствия подопечных. Скажу, что курс занятий по развитию креативности, который он разработал в трех модификациях — для «головастиков», «сердечников» и «телесников» — совершенно блестящая идея, потому что немного творчества в жизни необходимо всякому человеку, даже далекому от художественных устремлений. Это, кстати говоря, правда.