Олег Яковлев - На златом престоле

Андрей умолк, видно было, что сказал всё, что было на душе. Потом поднял на Ярослава свои хитрые половецкие глаза, такие же, как у Ольги, только чёрные, жгучие, пронизывающие, спросил:

— Сестрица-то моя, как тебе, не шибко, верно, люба? Норовиста излиха. Да и раздалась вширь безмерно. Может, тебе, чтоб не скучно было, холопку прислать? У меня оставайся, ночуй, места, чай, много.

— Да нет, брат. Спаси тебя Бог, да я уж, верно, пойду. С отцом твоим потолковать мне надо будет вскорости.

— Ну что ж, — Андрей развёл руками. — Как говорится, насильно мил не будешь. Мыслю, однако, надолго ты здесь, в Киеве, останешься. Пока отец пропьётся да проспится, не один день минует. Так ты давай, заходи. Побаим. И о холопках не забывай, — он лукаво подмигнул.

Они пожали друг другу руки, после чего прежний челядинец вывел Ярослава через лабиринты переходов и гульбищ обратно на крыльцо. Там уже ждали Ярослава гридни и отроки.

— Поехали. На Бориславово подворье, к Нестору. Заутре всем отдыхать, — объявил молодой князь, чувствуя, как накатывает ему на плечи усталость после долгого пути, шумного застолья и всех этих высокоумных разговоров.

...О Берладнике он смог перетолковать с Юрием только спустя седмицу. Они сидели на гульбище, солнце обливало широкую площадку со столом посредине. Юрий пил всё то же просяное пиво, слушал Ярославову просьбу, супил косматые седые брови.

— Тебе... Ивана Берладника?! — Он многозначительно хмыкнул, вытер рукавом длинные усы, уставился на зятя пьяными глазами. — А ты его убьёшь, да?! Или в порубе сгноишь?! Батюшка твой покойный тако бы содеял. И не жалко тебе забубенной сей головушки?! Молодца удатного?! Воеводу б такого иметь — цены б ему не было! А как князь Иванко — слаб!

— Так отдашь? — нетерпеливо спросил Ярослав.

— Отдам. Зимой привезу в цепях в Киев. Забирай его тогда! Хоть и жаль, жаль молодца! Эх, головушка лихая! Такого губить — жаль! Но я... Я ради Ольки токмо... Дочерь любимая... Ты её береги! Не она — вот был бы те Иванко!

Долгорукий протянул к Ярославу свою длинную длань и показал ему кукиш.

Ярослав сдержался, хотя в душе у него всё кипело от возмущения.

«Подручником своим меня считает. Ну ладно, стерплю я покуда. Но коли Берладник у меня будет, тогда...»

Он твёрдо решил сейчас, когда смотрел на подвыпившего тестя, Берладника непременно уничтожить. Пусть что хотят думают о нём потом, пусть осуждают. В эти мгновения он ненавидел своего двухродного брата, ведь из-за него, выходит, сейчас вынужден он терпеть и позволять, чтобы так глумился над ним, владетелем Галича, этот пьяница Долгорукий!

Но полно, полно! Потом, после будут новые люди, новые союзы, новые князья. И вспоминать этот кукиш будет он со снисходительной усмешкой. Андрей был прав. Он умён, он намного умнее своего отца. И править он будет... Киевом править... из Суздаля... Вот в чём смысл давешних долгих речей его.

На следующее утро, распрощавшись с Долгоруким и его сыном, Ярослав стал собираться в обратный путь. Но прежде чем отъехать к себе в Галич, должен был молодой князь побывать ещё в одном месте. Ближе к вечеру, когда спадала мало-помалу летняя жара, а у окоёма с северной стороны по казались серые тучи, предвещая скорый дождь, направил он стопы в Печерскую лавру.

Ввысь возносилась одноглавая златоверхая церковь над главными воротами монастыря. За чугунной решёткой открылась широкая площадь, к которой примыкали трапезная и огромный Успенский собор, гоже одноглавый, с куполом на толстом изузоренном каменной резьбой барабане [194] Барабан (в архитектуре) — опирающаяся на своды цилиндрическая или многогранная верхняя часть здания, служащая основанием купола. Барабан характерен для купольных церквей. . За собором сбоку шёл вход в Ближние пещеры. Ярослава окутал мрак, он спускался куда-то вслед за монастырским служкой по узким ступеням, затем поднимался и спускался вновь. Тонкая свеча в деснице горела переливчатым неярким светом, время от времени выхватывая из темноты ниши с мощами святых или входы в кельи.

Из Ближних пещер они проследовали в Дальние, расположенные ниже по горе. Здесь сильнее чувствовалась сырость, стало ещё темнее. Наконец, служка остановился возле одной из келий. Навстречу Ярославу поднялся ветхий летами старец с морщинистым жёлтым лицом, худой, с белой бородой до колен. За спиной его виден был чёрный куколь [195] Куколь — монашеский капюшон. , такого же цвета долгое одеяние было в нескольких местах аккуратно заштопано.