Александр Архипов - Бог с нами, братья!

Растянувшись в цепь, мы спускались, смещаясь, к другим двум кошарам, понимая, что в первой нам работы уже нет. Снизу поднимались две цепи наших бойцов. Афганцев Белый оставил внизу. Возле Музаффара колдовали несколько человек, в том числе и наши санитары. То, что он не убит, мне было понятно и раньше. Опыт. Так убитые не падают… Зверь с пятью бойцами рванул к третьей полуразрушенной кошаре, а я с остальными пробирался к средней, самой длинной. Я принял решение, что первыми в кошару заходим мы, а Шуба со своими парнями нас прикрывают. Нужно было действовать осторожно. Наших людей ещё не нашли и где они, пока было непонятно. Красный подполз к двери и резко заглянул внутрь, потом размахнулся и со всей силы бросил булыжник во внутреннюю стену помещения. Глухой стук и тишина. Реакции никакой. Я продел в дужку фонарика ствол автомата и, включив его, направил луч света внутрь, освещая небольшие участки стен и пола через окно. Стало понятно, что здесь никого нет или нас никто не боится, а это уже странно. Первым зашёл Красный, под прикрытием пулемётчика. Бойцы прошли всё помещение до конца и кроме соломы, и бараньих катышек на полу ничего не увидели. Мы развернулись к самой маленькой, к третьей полуразрушенной кошаре.

На этот раз действовал Зверь. Подошла группа Шубы и заняла позицию напротив разваленной стены кошары. Зверь сделал проще. Он подполз к висевшим на одной скобе воротам, прикладом толкнул их внутрь и громко крикнул:

— Эй! Есть кто живой? — немного подождал и крикнул ещё сильнее, — Славяне есть? Алё! Есть живые кто?

Неожиданно Зверь перевернулся на спину, сел, прислонившись к стене, и еле слышно сказал, глядя на меня:

— Васильич, они там…

— Стон слышал? — так же тихо спросил я.

— Нет… вой…

Я подал знак — «заходим все!» Люди Шубы через провал стены, Зверь с ребятами через ворота кошары, а я с бойцами через два низких окна, включив фонарики, медленно, страхуя друг друга, вошли в помещение.

— Сюда светить! — неожиданно громко крикнул Донец и сам от увиденного выронил свой фонарь.

Пять или шесть жёлто-белых лучей размытыми пятнами выхватывали из темноты женские ноги в рваных колготках, руки, с глубокими кровоточащими резанными ранами… А дальше было просто страшно. Первой попала в тусклый луч ручных фонариков сержант Нина Иванова — маленькая белобрысая смешливая девчонка с узла связи. Её голубые глаза смотрели на нас удивлённым взглядом, подбородок был чуть приподнят, а через высокий воротник кофточки затухающим фонтанчиком пульсировала кровь. Кофточка была разорвана от шеи до юбочки и было видно, что у Ниночки вырезана левая грудь… она держала её в руках… Внезапно лучи фонариков начали быстро вибрировать, дёргаться и уходить в сторону. Это так дрожали руки у моих мужиков!

— Светить! — срывающимся голосом крикнул Боцман.

Рядом с ней, обхватив руками окровавленные коленки, «клубочком» лежала вторая девушка. Это была санитарка нашей санчасти Катя Томина. Срок её контракта заканчивался через два месяца. В военкомате, после окончания контракта, обещали на льготную очередь, на квартиру поставить. Донец подполз к ней на коленях, дотронулся согнутых подрагивающих ног…

— Тёплая… она тёплая, мужики! — выдохнул с облегчением Донец, пытаясь положить девушку на спину.

Ему на помощь пришёл Звон. Вдвоём они положили Катю на спину и попытались отвести от живота и коленей руки… Звон потянул за правую руку, но рука, зажатая в кулачок, что-то за собой тянула. Приблизив лицо и попросив кого-то посветить на живот и руку, Звон вдруг вскочил на ноги, издал какой-то звериный рык и рванулся в сторону, сбив с ног по пути бойца. Добавили света. У Кати началась агония, бледное лицо исказилось в страшной гримасе, выпрямились и дёрнулись ноги, а руки… руки, державшие кишки, вываливающиеся из вспоротого живота, вдруг рванулись вверх, таща за собой кровавое месиво, а потом вдруг резко упали, разжав пальцы.

Тем временем в противоположном углу луч фонаря выдернул из темноты две мужские фигуры, лежащие, друг на друге. Что-то неестественное и странное было в их позах. Оба мужчины были одеты в азиатскую одежду.

— Верхний — наш, — показывал на причёску верхнего Шуба.

Действительно лежащий сверху не был коротко стрижен или брит. Скорее имел слегка удлинённую уставную причёску. В темноте было плохо видно, но Шуба заметил, что лицо верхнего как-то уж очень неправильно лежало между подбородком и плечом нижнего «духа». А то, что это был «дух» сомнений не вызывало — чёрная борода с проседью — стопроцентное доказательство. Боцман взял за плечи верхнего и попытался приподнять. Послышался глухой стон и какое-то клокотание жидкости. Я присел на корточки, осветил их руки и увидел, что правая рука духа зажата в кулак. Осторожно ощупывая руку, я дошёл до зажатого, скользкого от крови кулака и понял, что рука держит рукоять ножа. Пальцы пришлось разжимать двумя руками. Так, с ножом в солнечном сплетении мы и перевернули капитана Шеина. Он широко открывал рот, что-то пытался сказать, глотая сгустки то ли своей, то ли чужой крови. Но ничего внятного ему сказать так и не удалось. Кроме: