Александр Прозоров - Месть княгини Софьи [litres]

Слуги выставляли сани, сплетенные из ивовой лозы и накрытые кошмой, на верхний край склона, государыня с широкой улыбкой на лице забиралась внутрь, правитель державы ловко запрыгивал на задок, с силой отталкивался – и под восторженный смех девушки царственная пара мчалась до самой стены, захлебываясь морозным встречным ветром, поворачивали влево, разгоняясь все сильнее и сильнее, взлетали на высокий завал, сделанный из свезенного со всей крепости снега, и медленно откатывались к укреплению под Фроловской башней.

Девушка выскакивала прямо в объятия супруга, кружилась в них.

Они поднимались на склон – и возле ворот князя и княгиню встречали застеленные овчиной расписные сани. В охапки мягких мехов молодые падали безо всякой опаски, и пара могучих серых рысаков мчалась обратно к парадному крыльцу. Вернее – к столу. Здесь одетые в собольи шубы и парчовые охабни румяные юноши уже наполняли кубки, накалывали на деревянные спицы курагу и чернослив, встречая Марию и Василия поклонами и угощением:

– Испей с дороги, моя царица! Промочи горло, княже!

Молодые пили, улыбаясь и глядя друг другу в глаза, и угощали друг друга из своих рук, и о чем-то тихо шептались, – ибо со счастливого часа их свадьбы не прошло еще и полугода… из которых почти пять месяцев успели украсть дальние ратные походы. Так что супруги еще не успели привыкнуть к своему счастью, к праву находиться вместе, рядом и к праву невозбранно целовать, обнимать и ласкать друг друга.

Прочим князьям и боярам такового почета – саней от Фроловской башни до крыльца да поднесенного кубка – не полагалось. Зато остальные гости могли позволить себе и потолкаться, спихивая друг друга на ледяной накат, и опрокинуться на горку большой компанией, скатываясь на обычной кошме или вытертом ковре, свалиться с перегруженных саней, кувыркаясь в снегу.

Столь же вольно касаться государя и государыни никто, понятно, себе не позволял. Ибо баловство баловством, а бунт бунтом. И что весело быку – недоступно для Юпитера.

Однако необходимость прогуливаться пешком и собственноручно наливать себе угощение остальную свиту особо не тяготила. Они и угощались, и шутили, и с удовольствием уносились вниз по склону навстречу ветру.

Синее, зеленое, алое сукно шуб и шаровар, золотистая парча охабней, перья и самоцветы на шапках, бисерная вышивка на валенках. Золотые кубки и серебряные кубки на столе, аромат вина и сластей в воздухе, шум, гам, смех…

Увидев все это со ступеней крыльца, Софья Витовтовна даже замедлила шаг, испытывая смешанные чувства: здесь была и радость за счастье детей, и тоска по юности, и некая зависть, ибо сама она в их годы сражалась за свое счастье, высшей королевской волей обреченная на одиночество, запертая на острове, проклятая ведьминым званием. Ей никто просто так любви и знатности не дарил – она сама завоевала свой трон и свое звание и удержала одна против целого мира!

Сможет ли современная, совершенно безмятежная молодежь понять сию тяжесть: каково строить будущее тяжким трудом и ежедневными кропотливыми стараниями? Каково складывать свое счастье кирпичик за кирпичиком, завоевывать его шаг за шагом, битва за битвой, победа за победой?..

Мысль о победах вызвала из памяти сундук, полный поясами поверженных князем Юрием врагов, а также воспоминания о его сильных руках, о его жарких поцелуях, его нестерпимых ласках. И о его предательстве, его измене, его отторжении.

Юрий опять ее предал! Предал их страсть, убил их любовь, отверг ее чувства, отринул ее саму!

Боль случившегося предательства холодом растеклась по жилам и ожесточила сердце женщины. Она передернула плечами и решительно направилась вниз по ступеням – подобная огромному ворону в повязанном поверх черепахового кокошника черном пуховом плаще, в темном вельветовом сарафане с бумажным подбоем и длинной овчинной душегрейке, мрачно-коричневой, с шитьем из синего бисера по краю.

Княгини Салтыкова и Тулеева, следовавшие за вдовой княгиней-матерью, тоже были одеты во все темное, под стать своей госпоже. Кравчая и постельничья не желали раздражать Софью Витовтовну пестрыми нарядами, коли уж у княгини-матери наступило мрачное настроение.

Сложив руки на животе и вскинув подбородок, княгиня-мать приблизилась к накрытому столу – и словно бы зимняя карачунова тень накрыла веселье молодежи. Стихли крики и смех, оборвались разговоры. Юные князья, бояре и их спутницы поспешили поставить кубки на столы и склонились перед властной женщиной в глубоких поклонах.