Леонид Рахманов - Люди - народ интересный

Папины поездки в уезд одно время были для нас особенно чувствительны … Зима 1919-го: голод, тиф, грабежи. В долгие темные вечера вдруг звякает щеколда. Это вошел неизвестно кто в калитку. Бродит по двору, вокруг дома, заглядывает в окна. А в доме две женщины и мальчик. И хотя он читает Густава Эмара и журнал «Вокруг света « и привык к разным приключениям и злодействам, но, когда в окна комнат кто-то смотрит с тайными и зловещими намерениями, а они здесь против него ( или, может быть, против целой банды), так беззащитны, на душе сразу делается очень неспокойно.И вот они томительно ждут, когда снова звякнет щеколда: значит, неизвестный ушел.

Однажды они просыпаются от ощущения, что что-то неладно, вероятно, сквозь сон услышали стук или шорох у двери. они- в том числе и ночующий сегодня в доме знакомый мужик, который привез на базар свиную тушу и положил ее до утра в амбар рядом с домом. Вне себя от тревоги за судьбу этой туши ценность которой теперь не сравнима ни с чем на свете, мужик кидается в сени, в темноте на ощупь открывает засов, дергает за скобу- дверь не открывается: снаружи завязана веревкой. Он яростно рвет дверь, ему удается ослабить веревку настолько, что в двери образуется щель.

-Нож!- кричит он нутряным, страшным голосом.- Дайте нож!

Притаскивают нож, сквозь щель он судорожно кромсает веревку и выскакивает за дверь. У порога валяется железный ломик- это кто-то стоял на стреме. вдали слышится топот убегающих ног. амбар распахнут настежь, а драгоценная туша валяется в десятке шагов от амбара. Убежавшие воры бросили её, испугавшись, как видно, ужасного крика: «Нож! Нож!»

Конечно, никто не спит до утра, а днем я сооружаю сигнализацию: стоит лишь приоткрыть дверь амбара, как бечевка натягивается, в сенях падает на гремучий противень десятифунтовая гиря и будит всех в доме. Ну а дальше сто? Что будет, когда мужик уедет? Как мы сможем одни бороться с бандитами?

А дальше происходит вот что. Гиря падает в эту зиму дважды. и оба раза переполошенные взломщики безропотно убегают. С тех пор в доме укрепляется дух бесстрашия. По крайней мере, его обитатели уже не испытывают этого унизительного чувства полной беспомощности по вечерам и ночью. прислушиваясь, не бродит ли кто –нибудь подле окон, не заберётся ли сейчас внутрь, не зарежет ли их. Оказывается, воры, бандиты, налетчики тоже чего- то боятся.. хотя здесь- то уж им как раз лафа грабить: дом стоит на отшибе и никто не придет на помощь двум женщинам и одиннадцатилетнему мальчику. И все- таки бандиты чего-то боятся. и это очень отрадно знать…

С начала двадцатых годов отец стал работать не только для уезда, но и для города. Яне знаю причин, по которым проводилась нивелировка и точный обмер всех пустующих в городе земельных участков. зато хорошо помню сами эти обмеры. Дело происходило зимой, в учебное время, но учились мы в эту зиму все еще мало и плохо, частот уроков совсем не было, и я полностью был в папином распоряжении. Моя обязанность заключалась в том, чтобы крепко держа конец рулетки. идти с ним туда, куда папа меня направит. Папа записывал результаты обмер в записную книжку. она сохранилась, я с интересом сейчас в нее заглянул и увидел набросанные карандашом планчики участков в виде прямоугольников и трапеций, их размеры, проставленные еще в саженях и аршинах (рулетка была старая), прочел фамилии бывших владельцев и их соседей. Наша работа требовала преодоления типично зимних препятствий. Мы бродили по колено, по пояс в снегу. погружались и глубже (тем более я, подросток). проваливались в какие-то ямы, вплоть до помойных. Больше всего мы остерегались заброшенных колодцев.и опять же бог миловал, не провалились.

Мне особенно дороги в этих воспоминаниях два обстоятельства: во-первых, то, что я чем-то помог отцу. а во-вторых дружная, даже дружеская атмосфера этих занятий.. Мой вспыльчивый, требовательный отец во время этих походов был всегда терпелив, добродушен, весел; на помню случая, чтобы он на меня рассердился, даже если я что-то сделал не так или выпустил из озябших рук конец рулетки. Уж не говорю о том, как заботливо заставлял он меня вытряхивать из валенок снег, когда я выберусь из сугроба. а то и протаптывал для меня в глубоком снегу дорожку. Думаю, что ему тоже нравилось своеобразное товарищество на вольном воздухе, на окраине среди снегов и оснеженных деревьев, - природу папа любил самозабвенно. Добавлю, что при моей склонности к хворям я ни азу за эту зиму не простудился. Уверен, что отцовская забота и доброта сыграли в это не последнюю роль.