Леонид Рахманов - Люди - народ интересный

Могут сказать, что я преувеличиваю, досочиняю, приписываю детям слишком взрослые интересы, усложняю их восприятие. Для самопроверки спрошу себя: почему в таком случае на уроках именно Николаева, а не чьих-либо других я начисто забывал о том, что справа, чуть сзади сидит моя любимая Воронцова, и за целый час ни разу на нее не взглянул?

Ближе к весне в большом зале бывшей женской гимназии состоялся общегородской школьный вечер, на который пригласили родителей. Мы все долго и терпеливо готовились к вечеру; все, начиная с Евсеева, обещавшего сыграть на гитаре и спеть. Мне предстояло читать со сцены заранее выбранные учительницей стихи, а так как моему чтению недоставало выразительности, меня отправили на выучку к даме, когда-то участвовавшей в любительских спектаклях. Она обучала меня искусству декламации, состоявшему в том, что с пафосом и дрожью в голосе произносилось каждое слово, но последнее слово в строке, на которое падала рифма, проговаривалось как можно более слитно со следующей строкой, чтобы рифму никто не заметил: актеры почему-то всегда стесняются стихотворной формы.

Уроки не пошли впрок: на вечере я прочел стихотворение как хотел, а не как учила меня артистка, и в конце вечера она мне сказала:

-Все не так, все не правильно. Но все равно молодец.

Но я не считал себя победителем,- тут была уже не моя и не её вина,- Я читал что-то трескучее, хотя и революционное, а вот мальчик Гогулин из другой школы читал стихотворение:

Отец твой был солдатом-коммунаром

В великом восемнадцатом году…

И я впервые почувствовал разницу между талантливым и бездарным, настоящим и дешевой подделкой, не имеющей права существовать. Разница меня больно кольнула: почему не я прочитал со сцены это хорошее стихотворение? (Эта мысль ранила не тщеславие, а что-то другое, поглубже). Через десять- двенадцать лет я встретился в Ленинграде с его автором, Василием Князевым, и вид этого немолодого поэта, своим красным носиком напомнившего мне постаревшего Воронцова, меня разочаровал.

Но это было далеко впереди,, а тогда подходила к концу зима 1918-1919 года. Как все эти первые революционные годы, она была исторической, но мы этого не знали -у нас были свои заботы, свои события…

Стычка с Киселевым. Я столкнул его с парты за то, что он посмел нарисовать карикатуру, на которой мы с Воронцовой тянемся друг к другу губами через проход между партами. Надо отдать должное художнику: несмотря на гигантские губы нас можно было узнать- может, это меня и разозлило. Удивился я лишь тому, что Киселев на меня не рассвирепел, скорее, зауважал за вспышку, и не пустил рисунок по классу, как это обычно делают, а взял и разорвал. Во вторую половину зимы Киселев вдруг исчез: оказалось, он сын полицейского надзирателя, которого еще в прошлом году расстреляли, а мать с сыном решили уехать из нашего города. Уже потом, спустя годы, я пытался понять, угадать, что мальчик мог чувствовать по-отношению к нам, ко всем остальным, - злость, ненависть или ничего особенного? А может, я уже и тогда об этом подумывал-, приходило же мне на ум, что для Воронцовой Изергин ближе меня потому, что их купеческие семьи могли дружить, ходить одна к другой в гости- словом, встречаться домами, пусть даже они этого фактически и не делали.

Стычка с Исуповым. Я прижал этого толстяка столом в угол класса так, что он завизжал, а его сестра чуть не выцарапала мне глаза. Собственно, брат пострадал как раз за сестру, которая распустила язычок насчет Воронцовой, Изергина и меня.

Еще событие. На лестнице перегнулась ко мне и поцеловала (я спускался по одному маршу, а она поднималась по другому) девочка с белокурыми локонами из параллельного класса. Ею все очарованы, за нею все ухаживали, с нею танцевали на праздничном вечере старшеклассники. Но я остался равнодушным, даже как её зовут не узнал. Вот если б это была Воронцова!

Новое разочарование: Воронцовой нравится, во всяком случае не противен этот жуир и нахал Губотенко из второго класса. Надо признать, он прекрасный гимнаст, никто лучше его не делает всклепку на турнике. И красив, собака, и уже танцует на школьных вечерах.

Рождественские каникулы. Я набрал из библиотеки интересных книжек: «Два адмирала» и «Блуждающий огонь» Фенимора Купера, «Упрямец Керабан» «Паровой дом» Жюля Верна. Читаю, хожу на каток, но мне не весело. Вот если бы встретить на катке Воронцову… Но серб сказал, что она простудилась и сидит дома. Скорей бы каникулы кончились и я опять увидел её. Только видеть её !