Фаина Гримберг - Судьба турчанки, или времена империи (триптих) - Призрак музыканта, Врач-армянин, Я целую тебя в губы

«Хорошо, — подумал я, — Значит, оставила притворство. Отвечаешь, как нормальный человек».

— Соглашайся на брак с Хасаном, Сельви,— я поставил на поднос пустую чашку, выпил воды. — Я прошу тебя об этом. Моя мать просит. Мы будем рады знать, что ты пристроена в этой жизни, что о тебе хорошо заботятся.

— Мой отец не хотел этого брака.

— Твой отец взял клятву с госпожи Зейнаб в том, что она не выдаст тебя за Хасана. Но госпожа Зейнаб умерла. А по указанию самого султана было принято решение — не отказывать Хасану, если он после смерти твоей матери попросит твоей руки. Видишь, я искренен с тобой. Хасан — единственный человек, который любит тебя.

Сельви зло посмотрела на меня, откинула распущенные волосы назад и заговорила, плача:

— Какой ты двуличный, Чамил. Сколько в тебе лицемерия. Ты давно разлюбил меня, ты уже не любишь меня даже, как сестру. Но вместо того, чтобы сказать об этом прямо, ссылаешься на семью, которая, якобы, отнимает у тебя слишком много времени. Когда-то ты разлюбил меня за то, что я была больна. Я не упрекаю тебя, хотя я не была виновна в своей болезни. Ты отнял у меня любимого. Но я снова отказываюсь упрекать тебя. Сейчас ты лицемерно уговариваешь меня выйти замуж за Хасана. Ты ведь знаешь, что я буду несчастна с ним. Но ты во что бы то ни стало хочешь исполнить его прихоть. Ибо его любовь ко мне — прихоть, и, уверяю тебя, прихоть, ведущая его прямым путем к безумию. Обо мне, о моей жизни ты не думаешь. Ты все говоришь о том, что никто не любит меня. Как же ты забыл о человеке, который любит меня, о своем друге? Ведь ты даже не знаешь, жив ли он?

— Сельви, да, я ничего не говорю о Панайотисе. Но вовсе не из лицемерия, а всего лишь потому, что не хочу напрасно мучить тебя, говоря о нем.

Она опустила голову. Кофе она даже не коснулась.

— Я не хочу видеть тебя, разговаривать с тобой. Ты мне неприятен. Уйди. И больше не уговаривайте меня. Ни ты, ни твоя мать. Хорошо. Я выйду замуж за Хасана.

— Я благодарен тебе, Сельви, за твое решение, — учтиво ответил я. И с этими словами покинул комнату.

Началась подготовка к свадьбе. Как всегда — суматоха, шум. Множество покупок.

Хасан уехал в Брусу — подновить свой дом. Вернулся он довольно скоро. Привез много подарков для Сельви — кучу золотых украшений — кольца, браслеты, ожерелья — все это с жемчугом и драгоценными камнями — все вещи прекрасной работы. Даже моя мать, много повидавшая на своем веку, удивлялась этим украшениям и щедрости Хасана.

Еще он привез для Сельви новую служанку — немую девушку. Мне это показалось мрачным.

— Зачем ты взял немую? — спросил я.

— Мне сказали, что она очень искусна в уходе за знатными дамами. Умеет и причесать, и умыть, и одеть. А что немая, так это даже хорошо, меньше будет сплетничать.

Немая служанка была рослая девушка, вся какая-то плоская, с прямыми и светлыми, как пакля, волосами. Ее голубые глаза все время были широко раскрыты или просто казались широко раскрытыми. Ее еще девочкой вывезли из каких-то дальних славянских земель, воспитали в правой вере, обучили, как холить и украшать женскую плоть. Что-то в ее лице казалось мне неуловимо знакомым, но где я видел подобные черты прежде, я не мог припомнить. Она, как многие глухонемые, была некрасива, но в грубых чертах ее лица проглядывало и какое-то изящество. Например, у нее был красивый подбородок, нежно-округло вылепленный, с маленькой ямочкой.

Хасан пригласил множество гостей.

Сельви вела себя нормально. Ей передали подарки Хасана, она приняла их.

Хасан вел себя немного по-детски. Ему вдруг захотелось, чтобы на его свадьбе были воспроизведены все обычаи свадебные, какие только были. Он все выспрашивал мою мать и других старых людей о свадебных обычаях.

Сама свадьба мне запомнилась как что-то шумное и смутное.

С утра прислали свадебный наряд для невесты — подарок жениха. Когда моя мать развернула и посмотрела, она сказала, что Хасан, должно быть, сошел с ума, так дорого это стоило.

Помню, как я обувал невесту и клал, по обычаю, в ее туфли золотые монеты.

После совершения брачной церемонии Хасан надел на шею Сельви ожерелье в три ряда из золотых же монет.

Свадебный пир в Айдосе длился неделю. Потом невесту (впрочем, теперь уже супругу) Хасана повезли в Брусу. Ехали шумным караваном, с музыкантами и танцорами.

Моя мать рассказала мне, что когда она спросила у Сельви, как прошла брачная ночь, Сельви ответила, что брачной ночи еще не было, Хасан отложил это до возвращения в Брусу. Мне это не очень понравилось, потому что показалось признаком того, что он нервничает и чего-то боится. Но ни я, ни моя мать ничего не стали ему говорить, чтобы не смутить и не раздражить его еще больше.