Альгирдас Поцюс - Заложники

В свой первый приезд Вилигайла прожил в доме под липами три дня, на прощание женщина упрашивала его приехать сюда еще когда-нибудь, поддержать ее. А жилось ей с единственной дочерью, которая волею судьбы не отличала дня от ночи, и впрямь несладко. Где-то далеко от дома похоронены двое сыновей, павших на поле брани, а через год та же участь постигла и мужа…

В ту пору Вилигайла и предположить не мог, что когда-нибудь вернется в этот уютный дом. Мало ли вдов в Жемайтии, разве всех утешишь? И лишь когда он остался на этой земле один как перст, когда его усадьба превратилась в груду головешек, окруженных обгорелыми деревьями, корявые ветви которых напоминали руки привидений, Вилигайла вспомнил о Страздуне и стал все чаще думать о ней. Человек должен иметь место на земле, где он мог бы найти покой после долгих скитаний, оставшись в живых лишь потому, что добрые боги уберегли его от стрел и тяжелого неприятельского меча.

Конь узнал усадьбу и смело вошел в загон, где копошились куры и развалились в грязи, лениво похрюкивая, два черных боровка. В ноги коню с визгом кинулся белый с черными подпалинами пес. Хозяйка все не появлялась. Наконец она, запыхавшись, выбежала из-за хлева и при виде гостя смешалась. Прищурившись, женщина испытующе уставилась на всадника, не узнавая его.

— Ах, так это же ты! — наконец радостно воскликнула она. — А я репу пропалывала.

Мигом все очутилось где положено: седло хозяйка повесила на крючке в клети, коня выпустила пастись за огородами, а гостя усадила на плетеную скамеечку под раскидистой липой. Между делом Страздуне успела выложить все свои новости, не забыв упомянуть и о соседских. В этой уютной усадьбе она живет одна, если не считать слепой дочери, которая ни с того ни с сего произвела на свет младенца. Страздуне с большой радостью восприняла это событие. По ее уверениям, здесь не обошлось без богини плодородия Жямины. Вилигайла с серьезным видом слушал женщину, время от времени оглаживая белоснежную бороду, а просьба рассказать о себе привела его в крайнее смущение — он раз-другой кашлянул, так и не придумав, с чего начать рассказ.

— Если ты не возражаешь, Страздуне, я у тебя немного задержусь, — только и выдавил он. — Своего-то дома у меня больше нет. Один я остался.

Лицо вдовы просветлело.

— Ну, конечно, а как же иначе! — защебетала она. — Для тебя тут всегда угол найдется. Летом — в клети, зимой — в доме… Да я и не знаю, как мне отблагодарить богов за это! Ведь в доме так нужны мужские руки!

— Думаю, долго не пробуду. Как только крестоносцы снова к нам полезут, на войну отправлюсь, — добавил Вилигайла.

Страздуне бессильно опустила руки.

— Чтоб их громом поразило, проклятых! Покоя от них нет, — потупившись, в сердцах произнесла она и надолго замолчала. Затем подняла голову и грустно сказала: — Рубят мужчин, как деревья. Вон и сыновей моих тоже, потом мужа… Ведь и тебя могут…

Вилигайла поднял глаза, внимательно поглядел на крону дерева, под которым сидел. На липе уже распустились первые цветки, в густой листве гудели пчелы. Старик поднялся и сказал:

— Дай-ка мне перекусить, и пошли на луг: сено и моему коню сгодится.

Страздуне метнулась в избу, а Вилигайла залюбовался могучими деревьями, цветником с изящными лилиями посередине, палисадником из тонких прутьев, пчелиными колодами с тесовыми крышами. Он думал о боевом товарище, погибшем под Велюоной, так и не успев завершить столько дел, осуществить столько замыслов.

Жрец Вилауде стоял на опушке священной дубравы, на пригорке, и поэтому заметил приближающихся всадников издалека. Прохладное осеннее солнце ярко освещало долину, по которой ехали люди. Впереди скакал князь Скирвайлис, по бокам — его сыновья Юдикис и Гругис, следом — несколько всадников, сзади тарахтела телега, где лежали связанные баран и гусь, за ней семенили два козла, подгоняемые босоногим человеком в овчинном кожухе.

Шествие остановилось у склона холма. Мужчины привязали к осине коней, вытащили из телеги барана, развязали ему ноги, кто-то сунул под мышку гусака. Низкорослый мужик в кожухе, который проделал путешествие до священной дубравы босиком, уже тащил за веревки обоих козлов. Скирвайлис не давал приказаний, ибо люди сами знали, что делать. Он лишь осмотрел животных, проверяя, не отощали ли они в дороге, и стал решительно подниматься в гору. Следом, сняв шапки, потянулись остальные. Шуршали под ногами побуревшие дубовые листья, ими была усеяна зеленая мягкая трава. Немало листьев, тоже успевших пожелтеть, шелестели на деревьях наперекор заморозкам и осенним ветрам.