Альгирдас Поцюс - Заложники

С трудом преодолев порог, мужчина остановился на плоском каменном приступке. В глазах рябило, ноги подгибались в коленях, лоб покрылся холодной испариной. Мужчина страдал, чувствуя свою немощность, которая не укрылась, конечно, от этой доброй женщины. Он собрался с силами и заставил себя пересечь двор. Очутившись за калиткой, приценился взглядом к обстановке: ближе всего находился ольховник, росший по склонам оврага. Ноги сами понесли его в ту сторону. Добежав до деревьев, он стал корчиться в приступах тошноты, но так и не смог облегчиться, — казалось, чья-то невидимая рука стиснула ему горло. Рухнув на влажную траву, он принялся кататься по земле и жалобно скулить от острой, режущей боли.

«Неужели вот тут и умру? — тоскливо подумал мужчина. — Столько выстрадать, преодолеть столько опасностей — и на тебе, так бесславно закончить дни, притом где, на родине». Он проклинал себя на чем свет стоит за несдержанность и обжорство. После длительного голодания его желудок ссохся в кулак и не мог принимать такие нагрузки. Состояние беглеца ухудшалось с каждой минутой. Его начал бить озноб, который вскоре перешел в судороги. Сводило руки и ноги. Мужчина сжался в комок и обнял руками колени, чтобы легче было переносить боль. Но и это не помогло: казалось, желудок набит не пищей, а острыми колючками. От слабости потемнело в глазах.

«Раз уж суждено умереть, то хотя бы в избе», — прошептал человек и с огромным трудом встал. Он посмотрел в сторону старушкиной хибары и решил, что хоть на коленях, хоть ползком, а доберется туда.

Когда беглец ввалился во двор, старушка стояла на пороге, будто в ожидании его прихода. Возле ее ног стояло ведро с холодной прозрачной водой.

— У меня больше ничего нет, сынок, ты же все съел, что тебе еще дать? — сказала она, думая, что этот голодный человек вернулся, чтобы еще раз поесть.

Не говоря ни слова, мужчина с трудом шагнул на приступок, но там им обоим не хватило места, и ей пришлось уступить дорогу. Человек казался пьяным, лицо приняло зеленоватый оттенок, глаза подернулись мутной пленкой. И стой сейчас на пороге сама английская королева, мужчина повел бы себя точно так же. Ощущая на своем горле костлявую руку самой главной и самой страшной владычицы, беглец мечтал только об одном: умереть в доме, чтобы рядом была живая душа.

Едва мужчина присел на лавку возле теплой печки, как у него помутилось сознание от страшного приступа боли. Голова со стуком упала на затертую столешницу. Казалось, человек испустил дух, и только бисеринки пота на лбу опровергали это впечатление. Когда стемнело, он стал бредить, стонать и метаться.

Было уже далеко за полночь, когда пришелец, немного успокоившись, открыл глаза и обвел ими комнату. Рядом с ним, на лавке, горела свеча, стоял крестик, а старушка вполголоса читала по требнику молитвы. Она просила всевышнего о милости к умирающим и страждущим. Мужчина с минуту прислушивался. Странные, таинственные слова молитвы навевали своей монотонностью успокоение. Слушая их, можно было представить себе, что рядом сидит кудесница, способная заговорить боль, которая призывает на помощь добрых духов. Мужчине захотелось приподнять голову, чтобы поглядеть на нее.

— Слава богу, очнулся! — воскликнула старушка и, отложив требник, склонилась над больным. — Ну как, полегчало?

— Воды, — простонал мужчина.

Женщина проворно вскочила, поправила сбившийся передник и засеменила к ведру. Пока незнакомец жадно пил, она заботливо поддерживала кружку. Вода лилась по подбородку, крупные капли скатывались по впалым щекам, но он все не мог напиться.

— Мне совсем худо, — с трудом выдавил он. Мужчина попытался поднести руку к лицу, но она бессильно упала рядом.

— О господи, что же теперь делать? — заохала старушка, хлопоча возле больного. — Я дам вам лекарство!

Она поспешила к стоящему в углу комнаты поставцу, долго перебирала пузырьки, шурша упакованными в мешочки травами. Комната наполнилась пряным запахом целебных трав.

Отпив несколько глотков, беглец закашлялся. Зелье оказалось тополиными и березовыми почками, настоянными на чистой водке, и его запах перебил все остальные ароматы, плавающие в комнате.

Набрав полную грудь воздуха, мужчина допил остатки. Приятное тепло обожгло внутренности, разлилось по телу. Оно усмирило невыносимую, режущую боль. Мужчина погрузился в небытие, и ему снились светлые, радужные сны.

Проснулся он на следующее утро. В печке трепетал огонь, над кастрюлей с картошкой поднимался пар. Неугомонный добрый дух хибарки — старушка — уже хлопотала беззвучно у плиты, а об ее ноги терся, мурлыкая, кот с белым пятном на носу.