Евгений Штейнберг - Утренняя звезда

Предыдущие заметки напоминали:

«Ответить Фальконету на письмо об отобранных картинах для Эрмитажа».

«Ему же — насчет статуи Зимы в Царскосельском парке».

«Олсуфьеву — о приобретении алмазов».

«Поздравить князя Долгорукого с успехами».

«С Ив. Ив. Бецким — о московских театральных дрязгах и прошениях сумароковских».

Екатерина отложила памятную книжечку и, аккуратно сложив бумаги, прошла в соседнюю комнату. Там были приготовлены тазы для умывания, стоял широкий туалетный стол с овальным венецианским зеркалом. Императрица тряхнула колокольчиком. Никто не явился на зов. Позвонила еще. Опять никого… Колокольчик заливался без умолку. Наконец появилась коренастая женщина с широким, скуластым лицом и монгольскими глазками. Это была горничная Екатерины, калмычка Алексеева.

— Опять проспала! — погрозила пальцем царица. — Остерегись, сударыня, в следующий раз взыщу. Непременно взыщу!

Алексеева, не ответив, поставила на пол два фаянсовых кувшина с теплой водой.

— Экая строптивость! — воскликнула Екатерина с досадой. — Слова не вымолвит… Вот характер! Как же будешь в супружестве жить? Я терплю, а муж не стерпит.

Горничная молча гремела умывальными тазами…

Покончив с умыванием, Екатерина уселась за туалетный стол. Калмычка приготовляла мази, притирания, флаконы с душистыми эссенциями.

— Не пойду я замуж! — вдруг решительно сказала Алексеева.

— Вздор! — возразила государыня. — Не век же во дворце прислуживать. Не молода! Тяжко бабе в одиночестве, уж это я знаю.

— Кто меня возьмет, безродную? — сердито молвила калмычка.

— Возьмут! Я хорошее приданое дам. — Екатерина вздохнула. — Мне труднее! Невеста я выгодная, хоть и в годах… А нельзя!

Вошли еще три горничные: гречанка Палакучи, две сестры Зверевы, все старые девы. Явился куафер [10] Куафер — парикмахер (франц.) . Козлов. Началась сложная процедура причесывания, одевания. Впрочем, императрица тратила на нее куда меньше времени, чем любая из ее придворных дам. Не прошло и получаса, как туалет был закончен. На императрице было бледно-зеленое платье из плотного французского шелка, поверх платья — черная кружевная накидка. В высоко взбитых, напудренных волосах горела брильянтовая диадема.

Она возвратилась в кабинет. Там уже дожидался камердинер.

— Здравствуй, Попов, — сказала она приветливо. — С добрым утром! Отчего угрюм?

Попов махнул рукой:

— Дела не веселят, матушка-государыня…

— Да что это вы все дурите! — возмутилась Екатерина. — Разбаловались!.. С жиру беситесь! — Она любила пересыпать речь народными выражениями и поговорками. Знала их множество и, услышав новую, всякий раз записывала.

— «С жиру»! — повторил обиженно камердинер. — Кажется, служу верой и правдой. Сил не жалею…

— Я про службу не говорю. А видеть вокруг постные физиономии не желаю. В чем нужда?

Попов крякнул:

— Дело такое вышло… Да не смею тревожить твое величество…

— Говори!

— Явились намедни ко мне людишки из наших мест. Земляки, значит. Жалуются: нет мочи жить у помещика, господина Улыбьева. Старик-то помер, а сынок больно стал прижимать. Просят: купи нас! За тобой жить будет полегче. Оно верно, я своих не обижу. Да откуда столько денег взять?

— А цена какова?

— Двести душ, сами знаете… Кое-какие деньжонки приберег. Однако тысяч трех все же не хватает.

— Хорошо! — кивнула императрица. — Я распоряжусь, чтобы тебе выдали. Из моих собственных.

Попов упал в ноги:

— Солнышко ты наше, великая государыня!..

— Постой! — вспомнила Екатерина. — Как же ты их купишь? Без земли нельзя, я запретила.

— Покупают иные и без земли. На вывод, — заметил Попов.

— Слыхала. Да это против закона. — Она снова вспомнила о сочинении Шаппа. — Это чужеземцы всякий вздор про нас выдумывают. Мужики наши не рабы, они к земле прикреплены.

— Можно бы и землицу купить. Сказывали, господин Улыбьев продаст.

— Да как? Ведь ты сам крестьянином числишься?

— Это верно, — сказал Попов. — Можно, однако, сыскать кого-нибудь из благородных. На его имя купчую справить. А ему лишнее уплатить.

— Хитер! — улыбнулась Екатерина. — Ну, коли найдешь, покупай! Денег дам. Только смотри, чтоб без тяжб. Моим людям судиться не разрешаю. Сейчас же толки пойдут.

— Слушаю, ваше величество. Спаси тебя Христос! — обрадовался камердинер и, снова упав на колени, поцеловал край царицына платья.

— Ладно, ладно! — мягко сказала Екатерина, умиленная собственной щедростью. — Зови дежурного офицера!