Евгений Штейнберг - Утренняя звезда

…Новиков поднял брошенную перчатку. Завязался ожесточенный литературный бой. Увлеченный полемическим задором, Новиков однажды осмелился даже подшутить над нечистым русским языком, на котором пишутся статьи «Всякой всячины». Екатерина сделала вид, что не заметила оскорбительного выпада. Но с тех пор и вовсе возненавидела Новикова. А тот не унимался. Листы «Трутня» становились все более ядовитыми. Новиков писал о взяточничестве чиновников, о неправедности судей, самодурстве вельмож, лицемерии придворной челяди… Наконец он заговорил о самом главном и самом запретном — о крепостном праве.

Журнал распространялся все шире. Отовсюду Новиков получал письма, сочувственные и одобрительные.

Императрица прекратила полемику. «Всякая всячина» больше не издавалась. Но против Новикова были приняты иные меры. Однажды он получил грозное предостережение хоть и неофициальное, но достаточно ясное. Вскоре издатель «Трутня» объявил, что журнал окончил Свое существование.

Курьерская тройка во весь опор промчалась через площадь и остановилась у правого крыла Зимнего дворца.

Спрыгнув с тележки, запыленный фельдъегерь быстро пошел к подъезду. Старик швейцар вызвал дежурного офицера. Фельдъегерь подал запечатанный пакет.

— Экстренно! — сказал он. — Лично государыне!

Васильчиков понес пакет наверх. Екатерина все еще беседовала с Козицким.

— Осмелюсь доложить вашему величеству, — отрапортовал поручик. — Курьер из Москвы… Срочная депеша!

Императрица распечатала пакет, стала читать. На лице ее вспыхивали багровые пятна.

— Unerhort! [11] Неслыханно! (нем.) . — пробормотала она.

В минуты сильного волнения Екатерина часто говорила по-немецки.

— Вот сюрприз! — обратилась она к Козицкому, задыхаясь от ярости. — Генерал-поручик Еропкин доносит… Моровое поветрие усиливается. Жители мрут сотнями, в городе беспорядок, разбои… Главнокомандующий, граф Салтыков, удрал к себе в Марфино. А за ним следом поспешили губернатор Бахметьев с Юшковым, обер-полицмейстером. Слыханное ли дело: в такой час Москву без начальства оставить!.. Ах, старый колпак! Развалина, трус! А я-то надеялась: прославленный полководец, герой кунерсдорфский!

— Прискорбное малодушие! — поддакнул статс-секретарь.

— Малодушие?.. Нет, сударь, хуже! Преступление! Нарушение воинского долга…

Императрица быстро ходила из угла в угол большими, мужскими шагами.

— Медлить нельзя! — говорила она. — Еропкин пишет: чернь волнуется. Того и гляди, бунт начнется. Еропкин храбр, но стар… Тут требуется ум быстрый и решительный, твердая рука, железная воля… А где взять такого человека?

Слух о тревожных событиях в Москве проник уже в приемную, где толпились вельможи, сенаторы, генералы, иностранные дипломаты. Приемная загудела, словно растревоженный улей.

— Чума из Москвы пошла к нам. Говорят, в Торжке полгорода вымерло.

— А граф-то Петр Семеныч! Слыхали? Сбежал!

— Быть не может!..

Вдруг говор стих… По широкой мраморной лестнице поднимался генерал-фельдцейхмейстер [12] Генерал-фельдцейхмейстер — начальник артиллерии российской армии в XVIII веке. граф Григорий Григорьевич Орлов. Придворные почтительно расступились. Небрежно отвечая на поклоны, граф направлялся к апартаментам императрицы.

— Государыня еще не изволит принимать, — предупредил стоявший у дверей Васильчиков.

— Ты кто таков, братец? — сухо осведомился граф Орлов.

— Дежурный офицер, ваше сиятельство. Поручик конногвардейского полка Васильчиков.

— Новенький? Оно видно.

— Мне приказано государыней, — стоял на своем поручик.

— Посторонись-ка, любезный! — сказал Орлов и, отстранив офицера локтем, распахнул дверь.

В приемной зашептались. Уже больше месяца Григорий Орлов не появлялся во дворце. Императрице стало известно о его любовной связи с француженкой-актрисой. Прежде она смотрела снисходительно на мимолетные интрижки своего ветреного друга. Однако новое увлечение графа было, по-видимому, более серьезным. К тому же он и не пытался хранить его в тайне: об этом говорил весь Петербург. Екатерина разгневалась не на шутку. При дворе носились слухи о падении всесильного фаворита.

Почти десять лет — с первого дня царствования Екатерины II — Григорий Орлов и его брат Алексей были важнейшими особами в империи. Вокруг них копошился целый рой друзей, родственников, прихлебателей, которым щедро раздавались видные должности, придворные звания, титулы, поместья. Для таких людей опала Орлова была бы катастрофой. Зато соперники, завистники, недоброжелатели во главе с братьями Паниными ликовали и с нетерпением ждали своего часа.