Борис Тумасов - Власть полынная

Есть ныне жена Софья, но та, Мария Борисовна, Марьюшка, всегда стоит впереди этой, царьградской…

Мысли на прошлое перекинулись. Недалёкое, но прошлое… Поход на Новгород Великий вспомнил. Торит Торжок, пылают пограбленные новгородские деревеньки, льётся кровь именитого новгородского боярства…

Сын Иван ёжится, но мысль работает чётко. Так надобно было, иначе как государство воедино собирать, ежели у новгородских бояр думы волчьи. Сами на войну с Москвой люд подбивали…

Очнулся Иван Третий от раздумий, когда митрополит посохом пристукнул и выкрикнул:

— Смолкните, бояре, послушаем, о чём государь сказывать станет! Я взываю вас к разуму!

Повёл великий князь Иван Васильевич очами по палате, и бояре насторожились.

— Бояре думные, лаз под Тайницкой башней строить завершаем. И то для пользы государственной. Но не о том речь моя. Не хочу я вас, бояре, одолевать словами излишними о недругах наших, какие над Русью Московской нависли, — вам и без меня то ведомо. О стене кремлёвской совет ваш хочу услышать.

Чуть повременил, на бояр посмотрел.

— Не оговорился я, о стене кремлёвской речь моя будет… Со времён прадеда нашего, светлой памяти героя Куликовской битвы великого князя Дмитрия Ивановича Донского, Кремль каменный стоит. Но вы, бояре, понимаете, старость не красит человека, так и стена кремлёвская обветшала, в негодность пришла. И надумал я, пора её заново возводить из кирпича добротного.

И снова на бояр посмотрел.

— Знаю, о деньгах вы сейчас думаете, о затратах. Согласен и трудности предвижу. Однако новый Кремль возведём, и будут враги наши о него лбы разбивать.

Откинулся в кресле. Митрополит вновь голос подал:

— Зрю я, об отечестве печёшься ты, государь. Не мыслю Русь православную ни под татарином, ни под немцем, ни под ляхами. Не католическая она, искони от Владимира Крестителя православная. В новом, каменном обличье стоять Москве!

— Истинны слова твои, владыка! — выкрикнул Холмский. — С тобой, государь, мы в согласии. А что до денег, так не на паперти же стоим. От земель наших, от вотчин смерды выход нам давали. Так потрясите, бояре, казной своей!

— С моей калитой я скоро по свету пойду! — взвизгнул старый боярин Труш.

Холмский насмешливо посмотрел на него:

— Гляжу я на тебя, боярин, не слишком ли часто ты на паперти стоишь? Постыдился бы!

— А ты меня, Даниил, не совести! Я такой, как есть.

Дума заглушила их перебранку:

— Мы, государь с тобой в согласии!

— Коли надобно, сыщем деньги!

Тёмная ночь обняла Тверь. И ни огонька, разве что в каком-нибудь домике или избе на посаде зажгут лучину и её скудный свет просочится через затянутое бычьим пузырём оконце, чтобы вскорости погаснуть.

Лежит великий князь Иван Молодой в темени опочивальни, весь в мыслях. Ноги под тёплым, гагачьего пуха, одеялом угрелись, меньше болят.

Приехала из Москвы Елена, рассказала о беседе с отцом. Говорил он, что намеревается кремлёвскую стену переделать, заново отстроить.

Иван с отцом согласен. Он давно уже видел, что кремлёвская стена не ремонта требует, а возведения новой. И отец правильно решил: надобно начинать с башен. Они настолько обветшали, что не выдержат долгой осады.

Государь сокрушается о его хворях. Ивану Молодому и самому болеть надоело. Ждёт, когда лекарь на ноги его поставит…

Сглотнул пересохшим ртом, позвал отрока, дежурившего у двери опочивальни:

— Вздуй огня!

Отрок метнулся и вскоре внёс горящую свечу.

Уставился Иван в подбитый тёсом потолок, лежит, мыслями одолеваемый.

Посланный отцом в Тверь, он лишь на словах именуется великим князем. Теперь Софья станет выжидать момента, когда нанести второй удар по Ивану. И тогда отец назовёт великим князем Василия.

А он, Иван Молодой, так надеялся, что после него великим князем будет назван Дмитрий!

Софья оказалась коварней, чем он предполагал. Права была Елена, когда предупреждала, что не следует доверять Софье, её изощрённому византийскому уму.

Как он может, живя в Твери, противостоять Софье? Ко всему его одолевают болезни.

Каждый вечер иноземный лекарь приходит к нему, но его лечение не приносит облегчения.

Князь Иван ворочается с боку на бок. Неожиданно вспоминает, что это ложе принадлежало князю Михаилу. Как он там, в Литве, без Твери, где прошла большая часть жизни с каждодневными заботами?

И защемило сердце. Непредсказуем путь человека. Кто знает его, кроме Господа?