Аннетте Хесс - Немецкий дом

– Не очень-то он твой тип, доча. Я хочу сказать, что вот вспоминаю Петера Крауса и… Он ведь тебя просто обо…

– Только потому, что у Юргена темные волосы?

Ева испугалась. Было очевидно, что матери Юрген не понравился. А с ее мнением Ева считалась. Мимо хозяйки ресторана проходило бесчисленное количество людей, и она с первого взгляда могла отличить порядочного человека от непорядочного.

– Эти черные глаза…

– Мама, глаза у него темно-зеленые! Смотреть надо лучше.

– Да я что, решать тебе. К семье никаких претензий быть не может. Но я прямой человек, иначе не могу, дочь. Он не сделает тебя счастливой.

– Хотя бы познакомься с ним поближе.

Мать залила кипящую воду в фильтр с кофе. Поплыл запах дорогого сорта.

– Он весь в себе, Ева, а мне от этого не по себе.

– Да, он задумчивый. Вообще-то Юрген хотел стать священником…

– Боже упаси.

– Он четыре года изучал богословие. А потом познакомился со мной. И стало ясно, что целибата ему не выдержать.

Ева рассмеялась, но мать ее не поддержала.

– Он ведь бросил учебу из-за отца, да? Потому что нужно было заниматься фирмой?

– Да.

Ева вздохнула. Мать не расположена шутить. Обе стали смотреть на просачивающийся сквозь фильтр кипяток.

В гостиной Юрген и Людвиг разлили коньяк. Юрген чувствовал себя не в своей тарелке. Неутомимо играло радио. Юрген закурил и принялся рассматривать громоздкую картину маслом, что висела над буфетом. Болотистая местность на закате пылавшего за запрудой солнца. На сочном лугу пасутся коровы. Возле крестьянского дома женщина развешивает белье. На некотором отдалении справа еще одна фигура, но нечеткая, как будто ее втиснули задним числом. Невозможно было понять, кто это: пастух, муж крестьянки или странник.

Штефан, стоя на коленях, расставлял на ковре свою пластмассовую армию. Пурцелю было позволено выйти из спальни, он лежал на животе и, моргая, смотрел на солдатиков, которые готовились к бою у него под носом. Штефан выстроил длинные шеренги. А еще у него был заводной железный танк, он нетронутый лежал в коробке. Тем временем Людвиг в общих чертах излагал будущему зятю историю своей семьи.

– Да, я северянин, с Юста, оттуда родом, да это и слышно. Родители держали свой магазин. Они снабжали весь остров. Кофе, сахар, оконные стекла… У нас было все. В общем, как у вас, господин Шоорман. Моя мать рано умерла. Отец так и не смог пережить это. Уже пятнадцать лет как его нет. С Эдит, моей женой, я познакомился в гамбургском училище, где мы изучали гостиничное дело. В тридцать четвертом году, мы были еще совсем зеленые. Она из семьи музыкантов, трудно представить. И отец ее, и мать работали в филармонии. Он первая скрипка, она вторая. А дома было ровно наоборот. Теща моя еще жива, она живет в Гамбурге. Жена тоже должна была играть на скрипке, но у нее слишком короткие пальцы. Тогда она решила стать актрисой, но ей категорически запретили. И она захотела хоть посмотреть мир, вот ее и отправили в это училище.

– А вы как туда попали? – с доброжелательным интересом спросил Юрген.

Гусь ему очень понравился. Нравился и Людвиг Брунс, который с такой готовностью рассказывал о своей семье. Чувственный рот Ева унаследовала от него.

– «Немецкий дом» принадлежал кузену моей жены, он решил его продать. Подошло, как задница к ведру. Простите. Мы ухватились за эту возможность и в сорок девятом открылись заново. И ни разу об этом не пожалели.

– Да, Бергерштрассе – отличное место…

– Приличная ее часть, это нужно подчеркнуть особо, господин Шоорман!

Юрген мирно улыбнулся.

– Правда, у меня тут скрутило спину, и врач сказал, закрывайся, дескать. Я ему на пальцах объяснил про свою пенсию. Теперь мы открываемся только в пять. Но весной всё – хватит лодырничать!

Они замолчали. Людвиг хочет еще что-то сказать, Юрген видел это и ждал. Тот прокашлялся и отвернулся.

– Да-а, вот спина только, в войну началось.

– Ранение? – вежливо спросил Юрген.

– Я служил на полевой кухне. На западном фронте. Просто чтобы вы знали.

Хозяин допил остаток коньяка. Юрген слегка удивился. Он не заметил, что Людвиг Брунс только что солгал.

Паф-паф-паф! Штефан запустил свой танк, и теперь тот со страшным шумом ехал по ковру, как по болотистой местности на восточном фронте, давя одного солдатика за другим.

– Дружок, займись этим в прихожей!

Но Штефан смотрел только на Юргена. Тот опасался детской прямоты, однако вспомнил рекомендацию Евы завоевать симпатии маленького брата.