Аммиан Марцеллин - Падение Рима

Там, в православной столице Восточной Римской империи, у своего второго брата Аркадия своенравной еретичке жилось не сладко. Но вскоре пришло известие — умер Гонорий, и Плацидия поспешает в Италию. Здесь при своём слабоумном сыне Валентиниане она становится регентшей.

Однако Галла Плацидия не обладала должными качествами характера, чтобы удержать в своих руках разваливавшуюся империю (это уже никому не было под силу). Поглощённая дворцовыми интригами, она даже не заметила, как от империи отпала провинция Африка, и Италия стала страдать от недостатка хлеба...

Цена на модий [10] М о д и й — ёмкость, равная по объёму чуть больше 8 л. пшеницы поднялась с одного денария до пятидесяти; эдилы, в обязанности которых входило обеспечение города продовольствием, ввели «тесееры» — так назывались жетоны, по которым бедняки, чтобы не умереть с голоду, могли получить хоть какой-то хлеб при бесплатных раздачах.

В это самое время Рим стал особенно заметно клониться к упадку и в интеллектуальном плане. Историк Аммиан Марцеллин чуть ранее с болью в сердце писал: Людей образованных и серьёзных избегают как людей скучных и бесполезных». «Даже те немногие дома, которые в прежние времена славились серьёзным вниманием к наукам, теперь погружены в забавы позорной праздности, и в них раздаются песни и громкий звон струн. Вместо философа приглашают певца, а вместо ритора — мастера потешных дел. Библиотеки заперты навек, как гробницы, зато сооружаются водяные органы, огромные лиры, величиной с телегу, флейты и всякие громоздкие орудия актёрского снаряжения.

Дошли, наконец, до такого позора, что когда ввиду опасения нехватки продовольствия принимались меры к быстрому удалению из Рима всех чужеземцев, то учёные и образованные люди, хотя число их было весьма незначительно, были изгнаны немедленно без всякого снисхождения, но были оставлены в городе прислужники мимических актрис и те, которые выдавали себя за таковых; беспрепятственно остались также три тысячи танцовщиц со своими музыкантами и таким же числом хормейстеров...»

Сейчас этот пёстрый люд, среди которого особенно выделялись своими «распутничьими тогами» женщины [11] Как правило, актрисы и танцовщицы приравнивались к женщинам лёгкого поведения и по законам империи не имели права носить столы — длинные одежды замужних римлянок, хотя некоторые из числа замужних своим поведением могли бы дать первым сто очков вперёд. , перекочевал в Равенну, куда окончательно переехал с Палатинского холма в Риме императорский двор под защиту крепких стен и болот.

А если здесь, в Равенне, двору стала бы, скажем, угрожать какая-нибудь опасность, то в Адриатическом море, не столь удалённом отсюда, на этот случай всегда наготове стояли выкрашенные в чёрную краску, с белыми спереди глазами несколько миопарон и либурн [12] М и о п а р о н ы — лёгкие военные суда; либурны — тяжёлые военные суда с двумя, тремя и более рядами вёсел. мизенского флота, переправленных с юга Италии.

...По громким возгласам в соседних помещениях Гонория поняла, что к ней шествует сама императрица-мать, и вскоре без стука, как всегда, обе половины двери распахнул сопровождающий Плацидию корникулярий (помощник) Антоний Ульпиан и тонким голосом возвестил:

— Повелительница Великого Рима!

Евнух Антоний, сверкнув недобро глазами в сторону Гонории, повернулся рыхлым одутловатым лицом к тому месту, откуда должна появиться императрица, а Гонория с тоской в сердце подумала: «Где он, куда подевался этот великий Рим?! Рим, действительно Великий, времён Юлия Цезаря, Веспасиана, Траяна, пусть даже Антония Пия...»

Она с долей снисхождения и лёгкого презрения вспомнила императора Пия, потому что тот могущество Рима пытался удержать лишь с помощью изображений на монетах...

На одних была вычеканена картина того, как прародитель римлян Эней и его сын Асканий Юл высаживаются на берег Тибра в том месте, где будет воздвигнут великий город, на других монетах изображены богиня Минерва и Вулкан за изготовлением молний. С помощью этих картин «благочестивый» (так переводится имя «Пий») пытался ещё и укрепить староримскую религию в противовес усиливающемуся влияния христианства.

Антоний пропустил мимо себя императрицу и поудобнее поправил висевший на боку ящичек, внутри которого хранились пергамент, бронзовая чернильница и стило — сипух исполнял ещё и должность писца-скриба.

Вся в сиянии драгоценных камней и жемчужных нитей, вплетённых в волосы, стоящие тёмной башней, в лёгкой тунике, несмотря на зимнее время (хотя дворцовые покои хорошо отапливались), с гордо поднятой головой и высокой грудью, округло-вызывающе трепетавшей в тонких складках шёлка, Галла Плацидия появилась перед дочерью. Глаза императрицы горели агатовым огнём и чуть припухлые губы пунцовели — не зря говорили, что она по нескольку раз в день вкушает эруку, дикую капусту, действующую как возбуждающее средство. Поэтому при ней неизменно находились два могучих полураздетых раба из Греции, готовых в любой миг на всё... Также ходили слухи, что Плацидия не раз пыталась соблазнить возлюбленного дочери Евгения Октавиана, красавца смотрителя дворцовых покоев. Но Гонория эти слухи отметала напрочь.