Аммиан Марцеллин - Падение Рима

— В Рим?! — воскликнула, не владея собой, Гонория, и лицо её воспылало гневом. — В город, разрушенный твоим первым мужем!.. Я не поеду туда! Не поеду!

— Это ещё мы посмотрим! — грозно пообещала Плацидия и громко хлопнула половинкой двери. Зато корникулярий Антоний издевательски осторожно притворил обе.

— Ты зачем её дразнишь, любимая? — спросил Евгений.

— Любимая... А не говоришь ли ты и ей это слово?.. Любимый... Я давно замечаю, как ты преданно глядишь ей в глаза.

Почувствовав, что внутри принцессы всё закипает, Евгений (а он хорошо знал её нрав, когда всё то дикое, необузданное, отцовское, скрывающееся до поры до времени под оболочкой внешней величавости, начинает клокотать и выходить наружу) попросил рабынь принести ужин, а потом крикнул им вослед:

— Да побольше вина! Родосского... Сейчас, Гонория, возложим тела и выпьем чудной влаги из фиалов за твой титул Августы.

— Ты — осёл, Евгений, — всё ещё раздражённо, но уже тише сказала «новоиспечённая» Августа. — Да не тот осёл, который родом из Фессалии [13] Имеется в виду «золотой осёл» из «Метаморфоз» Апулея. ... Неужели ты не понял — мать посмеялась надо мной... Высокий титул ничего мне не даст, кроме безбрачия.

— Ты преувеличиваешь, Гонория. Я всеми силами буду добиваться, если ты только не будешь возражать, у императрицы твоей руки.

Принцесса уловила в его голосе неподдельную искренность, улыбнулась и, вконец остывая, улыбнулась:

— Дурачок мой, ещё раз говорю, что мать никогда не позволит мне выйти замуж... Никогда. Тем более за тебя... Если она ещё не принудила тебя спать с собой, то скоро сделает это. Ладно... Гнев мой остывает, а вот и вино подают. И роскошный ужин — жареную индейку со сливами. Джамна, — обратилась она к любимой чернокожей рабыне из Александрии, — зажги побольше свечей и позови арфисток. Сегодня у меня всё-таки праздник...

Джамна незамедлительно выполнила всё, что повелела госпожа, а затем, устроившись у изголовья её ложа, веером из страусовых перьев стала обмахивать головы Гонории и Евгения. Рабыню называли чернокожей потому, что отец у неё был африканец, на самом же деле кожа у неё светлая, цвета финика и, хорошо умащённая, пахла приятно; вообще-то Джамна, гибкая, как пантера, длинноногая, с маленькими грудями девственницы, с чувственными губами и выразительными глазами, была очень чистоплотной девушкой, и зачастую Гонория, когда долго не могла заснуть, приглашала се к себе на ночь на ложе... Иногда принцесса вместе с Евгением также брали её к себе, и Джамна в их любовных утехах служила третьим лицом.

Новые зажжённые свечи горели плохо, фитили то и дело приходилось поправлять рабыне постарше; игра арфисток Гонории быстро надоела, и она с возлюбленным скоро отправилась в спальню. Но Джамну на этот раз с собой не взяли.

— Ничего, милая, — говорил Евгений, видя настроение возлюбленной и помогая ей раздеться. — Думай сейчас о том, как лучше насытиться нашей любовью.

Когда легли на прохладные чистые покрывала, Евгений крепко обнял Гонорию, и её тело, казалось, утонуло в его мощных руках; оно, как всегда, податливо отозвалось на ласки, но в то же время Евгений почувствовал сегодня некую холодность и почему-то испугался...

— Что с тобой?

— Подожди... Скоро я буду готова.

Но готовность отдаться со всей страстностью не приходила к ней; тогда Евгений стаз кончиком языка ласкать ставшие твёрдыми соски её дивных грудей. Пышные волосы Гонории рассыпались и, чуть завиваясь, лежали на красной кайме подушки. Евгений, целуя, переместил губы с сосков на то место, откуда волосы зачёсывались на самую макушку. Груди возлюбленной возбуждённо качнулись, но сама она пока ещё прикрывала рукой гладко выбритое женское место...

Уловив сразу, как внутри римской принцессы, а теперь уже и Августы, всё затрепетало, Евгений встал на четвереньки, коленом отжал её ноги и сразу погрузил свою плоть в горячий влажный источник... Женщина вскрикнула и потянулась к нему, и тогда Евгений сильными ударами стал пронзать возлюбленную то сверху вниз, то из стороны в сторону. На каждое движение она отвечала ритмичным подбрасыванием своего тела, вскрикиваниями и царапаниями ногтей по спине возлюбленного.

Принцесса в конце каждого вскрикивания начала тихо рычать и, когда всё закончилось, в бессилье повалилась на ложе. Но глаза не закрыла; Евгений взглянул в них и увидел, как они зелёными, огоньками, словно глаза хищницы, светились в темноте. В изумлении прошептал: