Патрисия Данкер - Джеймс Миранда Барри

Алиса с явным удовлетворением улыбнулась себе самой.

Все ждут, что я скажу. Что же, если я об этом не знала, это кое-что доказывает. А именно – что это была совершенно невинная связь, с отдельными спальнями и все такое. А это намного интереснее, чем банальная интрижка. Весь Лондон ахнет. Меня станут приглашать повсюду, я вырвусь из этого одиночного заключения, куда Джеймс нас так надежно запер. Свобода! Я смогу поехать в Линкольншир на Рождество. Пусть я старуха, но и старухи умеют чувствовать. В прошлом сезоне я еще танцевала. Я смогу принимать больше гостей. Не то что та миссис Джонс, которая вечно ссылалась на недомогание по команде доктора Барри.

Я не хочу сказать, что это не было дивно – наконец-то оказаться с ним вместе. Но во мне что-то бурлило. Как в театре, который приставы закрыли накануне последнего представления в сезоне. Он так долго был один, что не мог понять, что такое светская жизнь. А по ночам запирал спальню, так что мне приходилось придумывать хитрости, подобно Якимо, чтобы взглянуть на грудь Имогены [63] Якимо и Имогена – герои пьесы Шекспира «Цимбелин». . А иногда он молчал часами, просто сидел как сфинкс, и все. Впрочем, он всегда таким был. Даже в нашем детстве. Читал или просто тихо сидел и думал. Много думать вредно.

Ну ладно, что ж, побеседуем с американцами.

Как я выгляжу? Ммммм? Расцвет миновал несколько лет назад. Этого уже никакими румянами не исправишь, но в приглушенном свете совсем не так плохо.

– Джесси, опусти жалюзи и пригласи даму-журналиста в гостиную. Принеси нам холодного шампанского. Да, я просила шампанского. А что? Вот ключ. Побыстрее, девочка. Бегом. Она уже достаточно проторчала в прихожей.

Алиса разгладила свои траурные наряды, соорудив из них приличествующую случаю скорбную волну и склонила голову. Она слышала энергичное цоканье туфель мисс Стэкпол по ступенькам, затем – глухой стук, когда она вошла в гостиную.

– Мисс Стэкпол, мэм, – в ужасе прошептала Джесси.

Убитая горем Алиса медленно подняла голову и встретилась взглядом с любопытными зелеными глазами мисс Стэкпол. Господи. Она сняла шляпу, и у нее рыжие кудри, совершенно как у Джеймса. С ума сойти.

– Миссис Джонс, спасибо, что согласились со мной повидаться.

Гнусавый американский выговор. Тон сочувственный, но прямолинейный. Алиса выдержала пугающе долгую паузу, потом тихо сказала:

– Мисс Стэкпол, вы, должно быть, очень утомлены долгой поездкой. Выпейте немного шампанского.

– Нет, спасибо. Я никогда не пью на работе.

Появился блокнот, с шелестом распахнулась чистая белая страница.

– Вам не помешает, если я буду делать заметки?

– Нет, что вы, – прошептала Алиса с египетским достоинством бальзамированной царицы.

Мисс Стэкпол оглядела темную и заставленную комнату с беззастенчивым любопытством, впитывая все картины и безделушки.

– Спасибо, Джесси. Поставьте ведерко здесь, рядом со мной. – Глупая зануда. Мне больше достанется. Алисе казалось, что она полностью владеет ситуацией. Но Генриетту Стэкпол сдержать было невозможно. Публика ждала ее репортажа.

– Верно ли я понимаю, миссис Джонс, что вы знали доктора Барри с детских лет?

– Да, это так, – спокойно сказала Алиса. Ну вот оно. Давай же.

«Noli me tangere» [64] Не прикасайся ко мне ( лат .) – слова, обращенные воскресшим Христом к Марии Магдалине (Ев. от Иоанна, 20:17). , – сказал доктор. Я не для людских рук. Но никто не знал почему, до последнего откровения. Исполнительница главной роли, введенная в заблуждение, в этой версии истории видит себя героиней – нет, героиней-любовницей; ее сжигает неувядающая, идущая из детства страсть к незаконному сыну Дэвида Стюарта Эрскина, графа Бью-кана. Не оставляй места разночтениям. Это войдет в историю. Но всю жизнь она любила впустую. Ибо ее привязанность – но не страсть – была наконец вознаграждена взаимностью в форме нежного единения душ, когда огонь плоти давно утих.

Ага, утих он, как же; но публика этого ждет. Считается неприличным радоваться постельным утехам после шестидесяти. Но я-то знала множество мышиных жеребчиков, которые с прежним жаром потряхивали бородками. Тут Луиза была права.

Наконец, последняя болезнь. Лампа, которая не гасла ни днем ни ночью. Пусть будет больше похоже на чахотку. Диарея – это крайне неаппетитно. Америка не хочет знать про замаранную постель и кипячение белья. Бьет полночный час. Священник удаляется. Последние слова, произнесенные шепотом, спокойный конец.