Григорий Анисимов - От рук художества своего

"И откуда столько их понабралось!" — подумал Матвеев, а сам смотрел на продолжавшие двигаться не совсем свежие лица старых сановников. На таких уж давно не росло ни бороды, ни усов, ни на голове волосов. Этим нынче помнились смутно прошлые обжорства и вожделения. Но каждый дворянин — молодой ли, старый ли — сопутствуем был скороходами, ливрейными в галунах, они имели трех подручных лошадей в цветастых попонах, и сбруя на них, вспыхивая, слепила серебром.

Двигалось и курляндское дворянство, обласканное Бироном.

Состояние восторженного удивления и даже вздоха у толпы вызвал главный конюх, обер-шталмейстер в треугольной шляпе, красном кафтане и голубых шелковых чулках. Он ехал на аргамаке, в седле держался как бог.

Следом в окружении всей охотничьей свиты, в особых одеждах, повторявших цвет леса, воды и полей, ехал в расшитом подкамзоле кабинет-министр и первый егермейстер Волынский. Его-то Матвеев хорошо знал.

Замыкал унтер-маршал двора с жезлом в руке. На желтом лице его, густо усеянном крупными родинками, застыло выражение сосредоточенности и бессмысленного удивления, рот был полуоткрыт, глаза выпучились и округлились — то ли от усердия, то ли от напряжения, а может, оттого, что малы туфли, или от неудобства седла.

И только за всем этим катилась рессорная, раскинутая на две половины, необыкновенно великолепная, английской работы карета, запряженная восьмеркой лошадей, вся в голубом бархате и серебре. Карета самой императрицы. От нее сверкало нестерпимо. Сверканье ошеломляло, многие падали на колени. Андрей сразу увидел государыню, а когда карета поравнялась, склонил голову.

Анна Иоанновна восседала в карете в темном платье, затканном золотом. Она смотрела прямо перед собой блестящими, остекленевшими, незрячими глазами, и лицо ее было как пустыня, бесплодное и скорбное.

В душе Матвеева шевельнулась жалость.

Императрица ехала медленно, хорошо выезженные лошади ставили ногу легко, как в танце, твердо припечатывая подкову к деревянному настилу.

Царская конюшня тщательно составлялась лично Бироном, до страсти любившим верховую езду. Он мог определить достоинство любого коня на глаз. Хлопотами Бирона по России учреждались конные заводы, куда свозили самых отборных жеребцов и кобыл из всей Европы.

Карету императрицы сопровождали лакеи, скороходы и гайдуки. По сторонам шли сановники.

Любуясь, глядела толпа, подхваченная волной любопытства и восхищения. А благодетельница империи с гримасой натянутости и недовольства сидела в карете. Она была вконец расстроена. Ни единого мгновения не могла она обойтись без своего Бирона и редко кого другого к себе принимала, когда его не было. Во дворце, видя высочайшее раздражение, всякий наперебой старался изобрести для государыни забаву. Более всех преуспел граф Линар. Он принес волчок, спускаемый с веревки. Государыне понравилось.

Пущенные с силой по паркету, волчки гудели и вертелись. Придворные изощрялись в искусстве пускать их: по прямой линии, вприскочку, и чтоб ходили кругом, и чей дольше.

Потом императрице и эта забава надоела.

А нынче Анне Иоанновне ко всем огорчениям добавился флюс, от него она две ночи подряд не сомкнула глаз. А Бирон, лопни его бараньи глаза, проклятый мужлан, сдохнуть бы всем его лошадям, уже неделю не был в ее спальне…

Андрей подумал, что судьба его целиком зависит от той, что едет в карете. Она может одним мановеньем пальца обречь на погибель.

А Матвеев стоял, прищурясь, смотрел сквозь все, с жадностью запоминая любую мелочь до последней крапинки. Внимание его приковалось к представшей перед ним незабываемой картине. Цепкий, точный, собирающий взгляд художника ничего не пропустил. Ехали экипажи особ, занимающих государственные должности, один богаче и неотразимей другого.

Увидел он и еще одну, запряженную четверкой золотистых лошадей карету, инкрустированную разноцветным деревом. Тех, что ехали в ней, узнал Андрей сразу и почувствовал оттого сильное сердцебиение.

Сидели там новообрученные принцесса Анна Леопольдовна и принц Антон Брауншвейгский. Персоны с его картины. Может, ради них и совершался этот торжественный выезд, и показ его двойного портрета приурочен был к этому дню.

Принцесса вызвала у толпы особенное оживление. Она была одета в спешно к этому выезду сшитое зеленое платье. Полукруглый вырез его приходился так низко, что полная грудь ее с трудом помещалась в покровах. Голова ее была повязана красным платком. Страдание утончило лицо принцессы. Оно было сегодня простое и трогательное.