Бямбын Ринчен - Заря над степью

Ширчин улыбнулся:

— До революции ни цирик, ни арат и подумать не могли, чтобы сесть в коляску. Я тогда не посмел бы и близко к ней подойти.

— А теперь в них хозяйки запросто ездят на базар. А феодалов и нойонов я видал только в театре, — рассмеялся водитель.

Они проехали еще несколько улиц и остановились у нарядных юрт, поставленных в ряд — улицей; их приготовили для участников республиканского совещания скотоводов.

Услышав шум приближающейся машины, из одной юрты вышли несколько мужчин, одетых по-городскому. Это были работники, выделенные для обслуживания делегатов. Они вежливо поздоровались и повели прибывших в юрты.

— Вам с земляками хотелось бы поселиться или вам все равно? — спросил Ширчина молодой человек в кожаном пальто.

— А скотоводы — все земляки, — лукаво улыбнулся Ширчин.

— Правильно, дедушка! Давайте тогда вот в эту юрту. Здесь уже пятеро есть, вы шестым будете.

Юрта была большая, нарядная. Посредине стояла железная печка, у стен — кровати. Тепло, уютно, как дома! Пожалуй, даже побогаче: стены обтянуты желтым шелком с красной каймой, у каждой кровати — столик и табуретка.

Два старика уселись рядышком и о чем-то беседуют. Двое других играют в шахматы. Около них болельщик, судя по одежде — китаец. Он с увлечением следит за игрой и все норовит подсказать ход.

— Здравствуйте! Все ли в добром здоровье? — сердечно приветствовал Ширчин сидевших в юрте.

— Все живы и здоровы. Хорошо ли вы доехали?

— Рядом — умывальная юрта. Может быть, с дороги хотите умыться? Полотенце и мыло на столике. Сейчас вам принесут завтрак и чай, — сказал дежурный и вышел.

Ширчин познакомился со своими соседями и сходил в умывальную юрту смыть дорожную пыль. Когда он вернулся, на печке уже кипел чайник. Обслуживавший делегатов старый служитель поставил на столик вазу с печеньем и налил в фарфоровую пиалу густо забеленный чай.

— Скоро придет автобус и вас повезут обедать. Ужин — в восемь вечера, — сказал он Ширчину.

Самым старшим в юрте Ширчина оказался семидесятитрехлетний торгут Джамц. Он приехал из Булган-сомона Кобдоского аймака. За всю свою долгую жизнь старик ни разу не бывал ни в старой Урге, ни в Улан-Баторе. Он всему здесь дивился и бережно поглаживал шелковые занавеси.

— Правду говорят: будешь жив, из золотой чаши напьешься. Вот мы, простые скотоводы, стали знатными людьми страны. Даже у Карашарского торгутского хана не было такой богатой юрты, какую нам поставили, — старчески дребезжащим голосом говорил Джамц. — Волнуюсь я, Ширчин, — признался он. — Завтра совещание… В одиннадцать, говорят, начнут. Придется, видно, выступать, опытом делиться. Хочется поблагодарить партию, правительство. Ведь это они помогли нам, простым аратам, стать людьми. Ну а говорить-то я не мастер…

— Уважаемый старший брат! Такие же думы и у меня, — ответил Ширчин.

В беседу вмешался старый скотовод Дамдин из Восточного аймака.

— Ну, что раньше времени беспокоиться? Завтра маршал сделает доклад. Он и расскажет, что от нас требуется, каковы наши задачи, как лучше скот разводить. Видать, совещание важное, раз доклад будет делать сам маршал, а не министр.

В половине одиннадцатого к юртам подкатили автобусы. Они были совсем новенькие и такие нарядные, что у аратов, не видевших прежде ничего подобного, невольно вырвались возгласы изумления.

— Да это целый стеклянный дом, — ухмыльнулся довольный Джамц. — Такая машина торгутскому хану, поди, и во сне не снилась. А я вот, простой скотовод, сейчас сяду в нее и поеду. Вот что значит быть хозяином страны.

Усевшись в автобусы, скотоводы жадно прильнули к окнам и, причмокивая и ахая, смотрели на снующие взад и вперед машины, пешеходов, всадников на верблюдах и конях.

— Да тут за один день можно встретить столько людей, сколько у нас в степи и за целый месяц не увидишь! — продолжал удивляться Джамц. — А это еще что такое? — спросил он, показывая на большой дом с зеленым куполом.

— Это театр. Тут наше совещание будет проходить, — охотно разъяснил Дамдин, не раз уже бывавший в городе.

— Да ведь это не дом, а… гора! — поражался Джамц.

Автобусы остановились. В честь участников первого республиканского совещания скотоводов театр украсили флагами и плакатами.

— А мне, друзья мои, по дороге рассказывали, — начал с улыбкой один из делегатов, — будто под главным входом в театр зарыт в землю бурхан. Зарыли его будто затем, чтобы каждый входящий в театр в знак посрамления религии топтал погами грозного бога. Не иначе ламы пустили этот слух. И говорят, что старики, если идут в театр, при входе жмутся к стенке, чтобы, чего доброго, не разгневать грозного гения.