Тотырбек Джатиев - Пламя над Тереком

— Не мелю я, — Гамбол встал, подошел к стене напротив и протянул руку к висевшей черкеске Габати, потрогал наградные знаки, приклепленные поверх газырей. — Все вижу, не слепой, а Звезды-то Золотой тут нету? Не-ету! Не-ету ее ни у кого в нашем селе. А меня внуки и внучки теребят: «Брешут, что дед Габати Герой? Почему тогда Звезду не носит?» Вот и отвечай им! Куда ни поедешь, везде могут спросить: «А сколько, мил человек, в вашем селе Героев?» Что сказать?

— Судьба, вот и весь тут сказ, — растерянно и смущенно сказал Габати. — Всех золотым знаком не пометишь. Пускай ты и достойный… Золота не хватит, если на то пошло… Или, опять же, закрутились командиры, упустили из виду…

— Это не ответ, Габати, — не согласился Гамбол. — Вот в Христиановском, что сейчас Дигорой прозывается, шесть Героев. Шесть! Ты это знаешь. В других наших селах где четыре, где два…

— Сам знаю. Героев в нашей маленькой Осетии полно, — прервал его Габати. — А двое даже дважды Герои! А сколько у нас боевых генералов? Почитай, целых сорок! И кто с какого села, не все ли равно.

— То-то и оно, что не все равно, — вскипел Гамбол. — Был бы ты с Золотой Звездой — совсем другой разговор. А так какой ты Герой!.. Вот что обидно…

Гамбол вынул из кармана ватника голубой конверт и бросил его на стол, потом натянул шубу и, гремя палкой, бросил на ходу:

— А тут ему пишут. Куда-то приглашают… По телефону из обкома спрашивают. Где там наш Герой?.. Ха!

Габати был растерян таким исходом их, казалось бы, мирной беседы, попытался было задержать соседа, угостить его. Но поздно: Гамбол вышел и захлопнул за собой дверь.

— Постой! Куда ты? — крикнул Габати. Но Гамбол уже был на полутемной улице и злыми шагами топал в сторону сельсовета.

Празднично разукрашенный автобус не спеша катился по гладкому сухому асфальту. И ехал Габати по персональному приглашению в Орджоникидзе на большой праздник — двадцатипятилетие разгрома немцев. Вот в этих предгорьях — у северных отрогов Казбека, похожих на лапы чудовища, небрежно выкинутых к долинам Терека и обросших густым лесом, — решалась тогда судьба Кавказа. И судьбу эту вместе со всеми решал также Габати — Герой не Герой, без Звезды солдат, но солдат…

— Люди добрые, а знаете ли вы, что такое есть таран? — вдруг заговорил Габати, смотревший в окно на молодые сады предгорья, пробегавшие мимо автобуса.

— Не лесные поди, знаем: таран все равно что таранка — сухая рыба, вобла, с пивом она хороша, стерва! — неуместно загоготал элегантно одетый парень лет двадцати.

В автобусе стало тихо, совсем тихо. Так что парень даже съежился, словно ожидал удара. Габати посмотрел на него, как смотрит генерал на нерадивого солдата.

— Так вот, — Габати передохнул и поправил усы. — Таран на флотском, скажу я вам, на военно-морском языке значит, — он снова взглянул на съежившегося парня, — не сухая и не мокрая рыба. А как бы вам сказать попроще? — Он обвел взглядом пассажиров и, убедившись, что его все внимательно слушают, продолжал: — Сразились, допустим, два корабля в самой середине моря. Дерутся, дерутся, а победить никто не может. Тогда, значит, один идет прямо на другого и таранит его. Стальным носищем бьет по борту, пробивает броню, разрезает словно острым кинжалом корабль и топит… Вот что такое таран! — Габати, довольный своими знаниями «тонкостей» морского боя, костлявыми пальцами провел по щетинистым усам и посмотрел на свою старуху, будто спрашивая: «Ну как, складно я говорю?»

— К чему ты про эти свои тараны толкуешь, эка невидаль, — недовольно проворчала на мужа старая Чаба, никогда в жизни не видевшая ни моря, ни корабля.

— А вот к чему, ахсин, княжна моя, — Габати показал рукой на пробегающие мимо предгорья. — В ясный день, в тот страшный год, гремел тут гром, земля ходуном ходила. Немецкие, значит, танки протаранили наш фронт по этой долине, по этой дороге, к нашей столице помчались шакалы бесхвостые. Вон видите Гизельдон-реку? На ее левом берегу Новая Саниба стоит, на правом — село Гизель растянулось… Вот сюда и таран ихний дошел. Триста танков разом! Один скачок — и могли в столице нашей быть. Только таран этот тогда Гитлеру боком вышел. Тут, значит, и солнце его поганое начало заходить. Кровушкой нашей захлебнулся он… — Габати ладонями прикрыл лицо и замолк, словно тяжелый комок застрял в его горле…

Голубой автобус пересек трамвайную линию и завернул на площадь с молодым парком, остановившись недалеко от монумента Коста Хетагурова.