Александр Черницкий - Загадка Алатырь-камня

– Чиряз Арсян, чиряз Арсян, к Долине Ручьев приближается большая конница, – задыхаясь и перебивая друг друга, заныли парнишки. – А еще дальше тянется бескрайний обоз, пыль от которого скрывает весь лес. У этих людей странные, очень странные лица – узкие-преузкие карие глаза и широкие-преширокие желтые скулы. А еще пришельцы покрыты железными пластинами, и щиты у них железные, а лошади мелкие и лохматые. И верблюды, верблюды, верблюды, причем не только двугорбые, но даже одногорбые!

На безмятежное лицо чиряза Арсяна легла тревога. «Чиряз» по-эрзянски – «господин». Латкай и Мельцет переглянулись в ожидании похвалы: их новость явно была достойна высокой оценки, тем паче что Латкай приходился каназору родным племянником.

– Срочно найдите и приведите сюда Нуята и Парамзу. И шамана, шамана Радая ко мне. Живо!

Пожав плечами, дозорные бросились выполнять приказ. В деревне еще никто никогда не видел, чтобы каназор лично общался с Нуятом и Парамзой. После какой-то давней истории они считались несколько как бы отверженными, и даже жен себе так и не взяли, несмотря на преклонный возраст: обоим было уже лет по тридцать пять!

Скоро Нуят и Парамза возлежали на траве у ног Арсяна. От бобылей, которые никогда не стирали своей одежды, исходило зловоние, но сегодня каназор не обращал на него никакого внимания: судьба всего рода – вот что поистине занимало старика.

– Сможете ли вы объясняться с ними? – испытующе глядя, выспрашивал он лохматых, с давным-давно неподстригавшимися бородами Нуяту и Парамзу. – Не успели ли вы забыть их язык?

– А вот послушай, чиряз каназор, – попросил Нуят и сказал Парамзе несколько неведомых слов.

Парамза в долгу не остался и отвечал на том же языке. Нуят пояснил:

– «Господин Арсян сомневается», – сказал я Парамзе. А Парамза ответил, что мы запомнили их язык на все остатки наших жизней, которые даровал нам всесильный Нишке.

Высоко над головами плыли белоснежные облака, и не верилось, что еще несколько минут назад в эрзянской деревне Долина Ручьев, что с годами превратится в Атяшево, торжествовали безмятежность на пару с размеренностью.

Щурясь, каназор Арсян посмотрел на июльское солнце, ласковое и покорное после страшного летнего дождя. Опустив глаза, каназор увидел белобородого шамана Радая – тот ковылял на пригорок на одной ноге, опираясь всем телом на здоровенный посох. К культе второй ноги была кое-как прикручена пеньковой веревкой сосновая чурка – самодельный протез.

Ногу шаман потерял много лет назад в битве с оголодавшим сверх меры медведем-шатуном. Зверь был пробит насквозь рогатиной, но даже в таком положении продолжал терзать ногу Радая. После того, как шатун наконец издох, та же участь едва обошла стороной самого охотника: Радай потерял столько крови, что едва выжил с помощью своей молодой и преданной жены.

Тогда-то, во время тягучих мучительных ночей, находясь между небом и землей, Радай научился видеть другие миры, причем для перехода в измененное состояние сознания ему не требовались даже «растения силы» – галлюциногены наподобие мусцимола мухоморов или псилоцибина крошечных поганок.

Так рядовой охотник стал главным шаманом Долины Ручьев. При всех своих уникальных способностях Радай оставался поразительно скромен, называя себя всего лишь «человеком, который пробудился», – ну точь в точь, как Будда, о котором эрзянский шаман, разумеется, не имел ли малейшего представления.

– Шумбратадо! – обратился он по-эрзянски к присутствующим. – Здравствуйте…

– Привет, одноногий колдун, присаживайся поудобнее и слушай: в Долину Ручьев пожаловали непростые гости, – произнес каназор Арсян и призывно махнул рукой Парамзе с Нуятом, которые топтались в сторонке. – Эй, вы! Пришельцы страшны, очень страшны. Они – грозные завоеватели, которые не имеют собственного угла во Вселенной, кочуют туда-сюда и везде берут себе то, что пожелают. Поэтому мужчин у них всегда больше, чем слабого пола. Их женщины умирают, когда рожают в степях и негде взять воды, чтобы вымыть дитя. Младенцев омывают верблюжьей мочой, но женщин так не спасешь. К тому же многие отцы убивают своих новорожденных девочек – обычно закапывают живьем. Ведь из них не вырастут воины, которые станут приносить добычу из походов. Поэтому обегите деревню и строго-настрого разъясните хозяевам, чтоб не выпускали из домов ни девочек, ни младших жен, ни старших жен.

У Мельцета на языке так и вертелся вопрос: