Эптон Синклер - Жатва Дракона

Она была маленькой и стройной, как Ланни мог судить, она весила не больше, чем сорок пять кило. Она была чрезвычайно аккуратной, ухоженной со всем мастерством французских парикмахеров и костюмеров, и изящной, доходящей до чопорности. У нее были очень яркие голубые глаза, всегда настороженные, зоркие, с мелкими морщинами вокруг них, потому что ей было за сорок. Среди тех, кому она доверяла, она слыла обладательницей острого чувства юмора и веселого настроения, которые напоминали Южную "чаровницу". Но так как она доверяла очень немногим, то большую часть времени выражение ее лица было довольно мрачным, как и у всех тех, кто был вынужден прокладывать свой путь в этом мире и до сих пор не дошёл до цели. Ее акцент не демонстрировал никаких следов ее пребывания в Англии. Она говорила, томно растягивая слова, хотя ее речь нельзя назвать невнятной, а слова были тщательно подобраны без употребления избитых выражений или сленга. Она говорила со своего рода восходящей интонацией, почти вопросительной, хотя никаких вопросов не задавалось. У неё был мягкий голос и спокойные манеры.

Ланни решил, что она была женщиной, предпочитавшей компанию мужчины. Она поддерживала своего и единственного мужчину и боролась за него, держа его подальше от пьяниц и картежников, паразитов и искателей дурной славы. Несчастный человек был оторван от своих корней, и теперь ему не было никакого места в мире. Он серьезно относился к своим королевским обязанностям, и одна из его главных ошибок заключалась в том, что его слишком глубоко тронули бедность и убожество шахтеров Британии, и он попытался что-то сделать в этой области. Ланни решил проверить его левые убеждения, и заставил его высказаться по поводу Испании. "Но что еще можно было сделать, чтобы не допустить коммунизм в Западную Европу?" – серьезно спросил человек маленького роста. Разговор оборвал проходивший мимо по Средиземноморской линии поезд экспресс. Он издавал такой рев, что можно было подумать, что он должен пройти прямо через шато. Но он прошёл мимо и пошел дальше мимо ворот или дверей многочисленных других богатых домов на этом несколько узком берегу.

XII

Одним из неписаных правил этого нетрадиционного шато было то, что до обеда все гости носили одежду для купания. Для мужчин это означало плавки, а для женщин два или три кусочка яркой и дорогой ткани. Это было хорошо для молодых людей, но в меньшей степени подходило для достопочтенного Уинстона Черчилля, который прятал свою сгорбленную и толстую фигуру в ярко-красном халате, а верхнюю часть головы, которую когда-то покрывала рыжая шевелюра, в свободную соломенную шляпу с широкими полями. В такой одежде он сидел на краю яркого сине-зеленого бассейна и вещал о мировой политике всем, кто слушал или делал вид, что слушает.

На протяжении многих лет он несколько раз входил в кабинет министров, но теперь в течение длительного времени не принимал участия в политической жизни, и в возрасте шестидесяти пяти лет он добродушно охарактеризовал себя, как политического неудачника. Он написал несколько книг по истории и биографию своего предка, герцога Мальборо. Он рисовал картины, а у себя дома в своем поместье сложил несколько кирпичных стен, которыми больше всего гордился. Его мать была американкой, что, возможно, объясняло его беззаботность и не соблюдение формальностей. Он был в течение многих лет ярым либералом, но потом решил, что они стали социалистическими. Когда двадцать лет назад в Париже Ланни Бэдд встретил его на мирной конференции, он с решимостью добивался свергнуть большевиков войсками союзников.

Теперь при прошествии времени взгляды государственного деятеля империалиста еще раз изменилась. Он увидел ещё большую угрозу в мире, чем коммунизм, и неустанно призывал своих соотечественников вооружаться и положить конец умиротворению Гитлера. Он даже был готов признать, что сплоховал, поддерживая завоевания Франко в Испании. И это, конечно, было приятно слышать Ланни Бэдду. Но Ланни не смел показывать такие чувства. В этой компании он сохранил свою позу обитателя башни из слоновой кости, любителя искусства, сына богача, плейбоя. Никакой политики, будь то красной, розовой, белой, черной или коричневой.

В этой своей обязательной роли он не представлял особого интереса для бывшего канцлера казначейства. Но проявил себя хорошим слушателем, и как таковой был оценен в этой компании непосед. За обед редко садилось меньше тридцати человек, но часто в два раза больше собиралось вокруг бассейна. Когда Черчилль осудил нацизм, хозяйка оторвала свой взгляд от нард, или, возможно, от интеллектуальной карточной игры и воскликнула: "Уинстон, ты социальная угроза" Гость миролюбиво отвечал: "Не волнуйся, дорогая Максин, здесь нет ни одного человека, который понимает, о чем я говорю".